Девятая директива
Шрифт:
Я знал, зачем Ломан это сказал. Наша Безопасность и таиландское министерство внутренних дел между собой плохо ладили. Наших в этом деле было слишком много, не менее полудюжины. Письмо с угрозой — их единственный козырь.
— Кондиционер у тебя совсем не работает? — осведомился Ломан, отдуваясь. Его розовая кожа лоснилась.
— Попросил отключить. Весь день торчу на жаре, на улице, так что час-другой под струей холодного воздуха чреват воспалением легких. — Я ворчал, как замученный недугами старикашка. — Но ведь что-то же они собираются предпринять в отношении Куо? Или ничего?
— Почему же ничего? Поиски ведутся.
— Обычные поиски тут
— А что поможет? Как им его найти? — Он стоял посередине комнаты и жестко смотрел мне прямо в глаза. Он сомневался во мне, не был уверен, насколько серьезно я отношусь к ситуации.
— Поможет одно. Пусть не мешают мне, уйдут с моей дороги. И с его дороги тоже. Не знаю, засекли ли меня его подручные, но на протяжении шести дней я работал по всем правилам. Только сегодня вечером пришлось высунуться. Я раскрылся, когда начал прочесывать город — «Лотос-бар» и все его другие точки. Но если, только они мной не занимаются, у меня все еще есть шанс. Я теперь знаю в его группе каждого — два телохранителя, четыре оперативника, узнаю любого днем и ночью. Куо и его команда — это все равно что матадор и его cuadrilla, он и раньше так работал. И видит Бог, я в любом случае могу узнать Куо. Пусть только полиция не лезет больше, они сами покажутся рано или поздно. Вопрос времени.
— Тринадцать дней.
Он стоял и потел, как негр в трюме.
— Я хочу, Ломан, чтобы ты знал: эта работенка мне не внушала доверия с самого начала, тем более что свалилась как снег на голову, но я ввязался в нее и не собираюсь идти на попятную. Я понимаю, что случилось. Я потерял противника, он где-то закопался и теперь ничто не может остановить готовящееся покушение. Жизнь Важной Персоны оказалась в настоящей опасности. Не думай, что для меня это просто слова.
Я слишком устал.
Может быть, моя фразеология была не безупречна, но он уловил интонацию и поэтому только глубоко вздохнул и кивнул.
— Не сомневаюсь, что ты отдаешь себе полный отчет в тяжести сложившегося положения.
Мудак несчастный. Мне впервые стало его жалко. «Бабочка» и та сползла на бок. Должно быть, проклинает себя за то, что втянул в это дело Бюро, что выбрал меня бегать по его поручениям. Но поезд ушел, Ломан. Поздно, ничего не сделаешь.
Я отвернулся и через открытое окно посмотрел вниз. Кроме моего, ни одного открытого окна в отеле не было. Воздух, как вата, клочками лип к коже, улица внизу текла, как густая золотистая река: бампер к бамперу. Горящие цветные фонарики цеплялись за тени деревьев в парке напротив, из огороженных номеров в саду долетала пульсирующая западная музыка, люди танцевали, танцующие то появлялись в кругах света, то исчезали под черной листвой. Спать никто и не думал.
— Как идут дела в шестом номере? — спросил я.
— Все работают. Каждый занят своим делом. — В другой ситуации его педантичный ответ прозвучал бы убедительно, сейчас же он вызвал у меня ассоциацию с телеграфной лентой, которой все равно, что там на ней отстукивают. — Посол лично ведет совещания, когда позволяет время. В Лондон и из Лондона постоянно летят телеграммы, но в основном обсуждаются обстановка и безопасность Визита в целом.
— Знают ли в «Форин-Офисе», [7] чем мы тут занимаемся?
7
Foreign Office (англ.) — министерство
— Не могу сказать. Я, конечно, думаю, что полагается, отправляю регулярные донесения, а Центр уж пусть решает, докладывать министру или нет. Первая закрытая пресс-конференция состоялась вчера…
— О Боже, — сказал я.
— Я понимаю, этим нарушаются условия, но они и впрямь оказывают неплохое содействие. Все, естественно, мы им сообщать не обязаны… о нас им не сообщалось ничего. Не люблю, когда в такое время устраивают пресс-конференции, вообще их не люблю, но ведь надо же показать, что мы не…
— Не дрожим от испуга.
— Что не беспокоимся, да.
Я зачарованно смотрел на плывущие внизу огни, нестройный гул моих нервов стихал под наползающим сонным оцепенением, музыка из тенистого сада обволакивала и убаюкивала душу. Пожалуй, пора кончать.
Ломан подошел и сел рядом со мной.
— Каковы твои ближайшие планы? — спросил он.
— Выспаться, — ответил я, — уснуть на двенадцать часов. И горе тому, кто вздумает мне помешать.
Новизна психокибернетической теории Мальца заключается в том, что она уподобляет подсознание компьютеру, куда мозг вводит проблемы, требующие разрешения. Некоторые положения этой теории опираются на общеизвестные вещи. Одно из них касается процессов, происходящих во сне.
Я спал двенадцать часов. Сны, виденные мною за это время, крутились вокруг одной и той же доминирующей темы, возвращаясь к ней снова и снова, и когда я проснулся, единственным моим ясным воспоминанием были слова, произнесенные Ломаном неделю назад. Повторяясь, они как бы суммировали все то, что мне приснилось:
«Тебе сейчас передана информация, что человек, высоко почитаемый у себя в стране и уважаемый за границей, готов проявить достойную своей репутации храбрость и не отступить перед лицом смертельной угрозы, ибо так ему диктуют долг и честь. До тебя доведено также, что если тщательно продуманная система обеспечения безопасности этого человека не сработает и если его крайне высоко оцениваемая жизнь оборвется из-за твоей поганой мелочной неприязни ко мне как к твоему направляющему директору, то вся вина ляжет на тебя — только на тебя целиком. Жить с этой виной ты не сможешь».
Данные вводились в компьютер в форме имиджей. Персона, руки убраны за спину, глаза прищурены в лукавой усмешке; быстрый короткий смешок — это он ухватил суть вопроса на мгновение раньше других; кивок подбородком, говорящий сопровождающему, что можно идти дальше. Куо: сильный, мощный, приземистый, с ладно скроенной фигурой и уверенной походкой; азиатские черты лица, скрытого за дымчатыми очками, смазаны и лишены индивидуальности. Ломан: гладко выбрит, в жестком пристальном взгляде чувствуется холодный ум.
Компьютер сличал данные, имиджи сливались, наслаивались один на другой. Вот Куо, неторопливо ступая, проходит мимо магазинной витрины, а с витрины на него смотрит лицо с улыбающимися лукавыми глазами, но внезапно откуда-то возникают толпы, летят цветы, реют флаги… И все это — под перекрестьем оптического прицела, который как приклеенный скользит за движущейся целью. Затем гремит выстрел и появляется лицо Ломана: дрожащее от испуга, от готового вырваться вопля ужаса.
Убийство.
«…вся вина ляжет на тебя — только на тебя целиком».