Девятая рота. Дембельский альбом
Шрифт:
— Ты давай короче, чем кончилось?
— Короче так: Гадилюк попытался втюхать Лютаеву рвань, уже списанную от прошлых призывов. Новые-то портянки наверняка толкнуть налево хотел! Они же на склад неразрезанные — как рулоны ткани приходят!
— А Лютый?
— А Лютый ему с ходу в морду кулаком — хрясь!
— Да ты че!
— Хер через плечо! Гадилюка как ветром в дальний угол склада снесло. А пока летел, еще несколько полок головой проломил. Ну, Лютаев его из того угла, как щенка позорного, обратно вытащил, нашел на складе грязную вонючую портянку
— Во блин, дает Лютый! Круто! И че дальше?
— Гадилюк командиру части рапорт написал, что, мол, Лютаев ему грязную портянку засунул в харю и избил при этом.
— А батя что?
— А он вызвал к себе Лютаева и навтыкал ему как следует.
— Че, на губу?
— Да нет! Говорит: товарищ старший прапорщик, вы что себе позволяете? Не могли, что ли, на складе чистую портянку найти?
Оба солдата покатились со смеху…
А рота уже исчезла из виду. Солдаты бежали по краю крутого обрыва. Справа к тропинке вплотную подступали высокие скалы, перемежающиеся с земляными проплешинами, на которых, цепляясь корнями, едва держалась скудная и выгоревшая на палящем солнце колючая растительность. Кое-где в эти склоны вросли огромные каменные глыбы величиной с танк или бэтээр.
Откуда-то сверху бежал, рассыпаясь брызгами по камням, чистейшей воды узенький ручеек. Высоко в синеве над головой парил орел. В низине, открывшейся за изгибом дороги, на зеленой террасе чабан пас отару овец и там же, неподалеку, словно ласточкины гнезда, прилепились к горному склону сакли местных жителей. Причем крыша нижнего дома служила полом и ступенью для следующего. Сакли были похожи друг на друга, будто клонированные.
— Воины! — впервые за полчаса подал голос старший прапорщик. — Как себя чувствуем?
— Нормально! — ответили курсанты почти одновременно.
— Вот и хорошо! — повеселел Лютаев. — За мной!
Круто свернув с тропы, он, как ящерица, полез вверх по дикому склону. Солдаты устремились за ним следом. И вскоре обнаружилось, что почти половина роты осталась внизу. Парни просто не знали, что надо делать, чтобы двигаться наверх с такой скоростью.
— Сдохли, придурки! — крикнул Лютый, забравшись уже довольно высоко. — А ну, оторвали жопы от земли! Вперед, уроды!
Лютаев уже забрался на вершину, даже при этом не вспотев. И присел на камушек, чтобы с полчасика перекурить. Он знал наверняка: как минимум, тридцать минут никто из его курсантов тут не покажется. Но ошибся.
— Разрешите сигаретку, товарищ старший прапорщик? — Из-за соседнего валуна показалось круглое азиатское лицо. Солдат был свеж, как огурчик.
— Ты кто такой, воин? — удивленно спросил инструктор.
— Курсант Кадриддин Кулов!
— Охереть у тебя имечко! Тут же не выговорить, тут хер сломать можно на хер! Будешь Кадра для краткости. Ты вообще как здесь оказался, балбес?
— Вы же сказали наверх? Я и полез наверх!
— Я тебя
— Так я же киргиз, товарищ прапорщик! Я в горах Памира родился, в городе Узгене. Скалы — моя стихия! Я тут как дома!
— Понятно, воин. Держи сигарету, заслужил. А по-русски почему так хорошо говоришь?
— Десять лет в Москве прожил. Мой отец — профессор, специалист по минералам.
— Тоже мне, блин, профессорский сынок! Что тебя в армию понесло? Чего раскурился здесь, салабон! А ну, пошел вниз, раз так хорошо по горам ходишь! Чтобы всю роту мне сюда притащил! Десять минут, время пошло! Бегом, воин!
Солдата как водой смыло со склона.
— Профессор кислых щей… — одобрительно процедил Лютаев сквозь зубы. — Ублюдок минеральный.
Прапор залег за камнем и принялся наблюдать за Кадрой.
Кулов классно шел вниз. Легко и точно выбирая маршрут движения, постоянно меняя технику шага, используя малейший рельефный шанс для облегчения себе задачи.
— Ты смотри, блин, красавец! — не удержался от похвалы Олег.
А уж когда киргиз повел за собой наверх все подразделение, Лютаев довольно прошептал:
— Да он просто альпинист, зараза!
Худо ли бедно, но через двадцать минут вся рота была наверху. Пацаны, кроме киргиза и еще двух-трех курсантов, едва стояли на ногах. Шатались. Падали. Многих мутило от усталости. Хабэ на солдатах было изорвано в хлам, и Лютый уже начал мысленно подбирать аргументы, которые заставят начальника вещевого склада прапорщика Гадилюка выдать его людям взамен испорченного обмундирования новое.
Одно обстоятельство радовало инструктора больше всего: никто из новичков не остался внизу, и никто не повернул назад с половины пути. Рота добралась до вершины в полном составе.
— Смотрите туда, пацаны! — обратился он к курсантам. — Ущелье видите? За ним Чечня. И там уже воюют. Там наши ребята умирают пачками! И мы с вами там скоро окажемся. Я буду дрючить вас во все щели, молокососы! Вы у меня все тут кровью ссать будете! — С каждой фразой накал его выступления нарастал. — Я жопы вам своими руками на британский флаг порву! Слушать меня, недоноски! Либо вы здесь у меня передохнете, либо выживете на войне! Так что выражение «не могу» советую забыть, выбросить из головы к ебеням! Все понятно?
В ответ послышалось лишь неразборчивое мычание. Пацаны выдохлись. Они были еле живы от переутомления.
А Лютый вспомнил об инструкторе — сержанте Дыгало, который так же не щадил новичков, стремясь сделать из них настоящих воинов. И так же, загнав пинками учебную роту на горушку, показывал салажатам Афганистан.
— Пацаны, — послышался среди отдыхающих на вершине солдат чей-то слабый, как у дистрофика, голос. — Прикиньте. Старшина перед ротой выходит и говорит: «А ну, представьтесь, бойцы!» Те ему по порядку отвечают: «Иванов! Петров! Сидоров!» А старшина такой: «Вы че, блин, братья, что ли?» А те ему: «Не, мы — однофамильцы!»