Девятая жизнь Луи Дракса
Шрифт:
На улице жарко, птицы поют, пахнет цветами и дымом. От всего этого хочется превратиться в хилую плаксу, и вот мы двигаемся, как будто на колесиках, и Маман снова говорит мне на ухо про то, какой я у нее хороший и что она всегда будет меня любить, и что никто не виноват, не волнуйся, мой хороший, они его найдут и посадят в тюрьму, и мы снова будем жить вдвоем, и я отвезу тебя на Красное море, ты будешь плавать вместе с дельфинами, и еще мы купим машину, маленькую красную спортивную машину, двухместную, только для нас двоих. И знаешь, что еще, мой дорогой Луи? Если человек делает неправильный выбор, он должен
А потом она говорит совсем другим голосом. Я его боюсь, Лу-Лу. Боюсь. Он словно где-то рядом. Я чувствую, как он думает плохое. Чувствую, как он сочиняет небылицы.
– Да не слушай ты ее, – говорит Густав. – Слушай меня. Или доктора Даннаше. Или считай про себя до тысячи. Главное, не слушай ее, договорились?
– Мой Пап'a пьет слишком много пива, вина и коньяка, – говорю я Густаву. – И подвергает риску свою семейную жизнь. Но мне все равно, потому что я без него скучаю. Когда я о нем думаю, это как пить горячую кровь.
– Давай немного посидим, – говорит доктор Даннаше. – Знаешь, Луи, я получил очень странное письмо, и твоей маме такое тоже пришло. Тебе что-нибудь об этом известно?
– Ничего не говори, – шепчет Густав.
– Ну конечно, откуда тебе знать. Как думаешь, Луи, я не сбрендил? Тебе не кажется странным, что твой лечащий врач во сне прописывает твоей маме яд?
– Тсс, – говорит Густав, – не разговаривай. Это не по правилам.
– Ну да ладно. Я взял с собой «La Plan`ete bleue». Вот, послушай: В 1998 году биологи наблюдали, как морские обитатели пожирают мертвого серого кита. Сначала приплыли сонмы амфиподов – ракообразных длиной в несколько сантиметров: своими острыми челюстями амфиподы вонзались в мертвую плоть…
И так далее, и тому подобное.
– Расскажи мне что-нибудь интересное, – прошу я Густава, а доктор Даннаше все читает свое.
– Я могу рассказать про «Le Petit Prince», [46] я его знаю наизусть.
– Тра-ля-ля, это же детская книжка. Пап'a вечно хотел мне ее читать, потому что в ней про аэропланы.
– И про планету, и про мальчика, и про баобаб. Про целую кучу всего, – говорит Густав. – Впрочем, ты прав: наверное, ты из нее уже вырос. Ладно, тогда вот тебе другая история. Жил на свете мальчик, и у него были мама и папа, которые его очень любили. Дальше рассказывать?
46
«Маленький принц» (фр.).
– Нет, про это не стоит. Там плохой конец.
– Вовсе необязательно, – говорит Густав. – Можешь выбрать конец, какой захочешь.
– Следом за амфиподами появлялись глубоководные рыбы, многие из них были падальщиками с сильно развитым обонянием.
– Не так-то просто быть мамой Дерганого Мальчика, – говорю я Густаву. – Иногда ему грозила очень большая опасность, и мама не справлялась. Хотя я знаю, что она пыталась. Точно пыталась.
И еще мне бы хотелось разглядеть сквозь бинты лицо Густава, и каменистую землю, пропахшую лавандой и дымом: если бы я мог открыть глаза, я бы увидел сад с гравием, и цветы, похожие на желтые фейерверки, и, может быть,
– …Например, миксины, похожие на угря: миксины, изворачиваясь штопором, вонзаются в плоть мертвого кита, отрывая от него кусочки. Следом за миксинами приплывают пряморотые акулы – те отхватывают куски покрупнее. Когда закончит свою пирушку первая волна гостей, приплывают другие падальщики, менее расторопные: офиуры, полихеты и крабы. Они обгладывают кита до самых костей, и от животного остается лишь белый скелет (см. иллюстрацию).
– Я помню эту иллюстрацию, – говорю я Густаву. – Китовые кости на морском дне, обглоданные паразитами. Паразиты могут и живыми питаться. Умный паразит не станет уничтожать существо, в котором живет. Ему это невыгодно. Ему нужно, чтобы оно жило как можно дольше, потому что если оно умрет, паразиту придется искать другое живое существо, или он тоже погибнет.
– Давай еще погуляем, – говорит доктор Даннаше и катит коляску дальше. Густав, прихрамывая, следует за нами, и долго-долго молчит. Потом доктор Даннаше останавливается. – Лаванда. Чувствуешь, как пахнет лавандой, Луи?
Конечно, чувствую, запах бьет мне прямо в нос, но я не могу сказать.
– Она тебя любит, мой маленький джентльмен, – говорит Густав. – Любит и очень скучает. Можешь попробовать вернуться. Только теперь у вас будет совсем другая жизнь. Сам знаешь.
– Знаю, – отвечаю я Густаву, и мы продолжаем наш путь.
– Знаешь, о чем я мечтал в пещере? О том, как буду гулять по саду с мальчиком вроде тебя, и еще со своей женой, – говорит Густав. – Мы трое были маленькой семьей, мы шли и держали за руки своего сына, а он шел между нами. Мы считали до трех, и на счет «три» его поднимали, как на качелях. Ему очень нравилось. Все маленькие дети любят, когда с ними так играют.
– Я знаю, как называется каждое растение в этом саду, – говорит доктор Даннаше. – И цветы, и деревья, и кустарники. Это из-за Лавинии. Она была моей пациенткой, а до болезни работала ландшафтным дизайнером. Шесть лет в коме. Мы с ней читали книжки о растениях. Лавиния подарила мне деревья бонсаи. Я думаю, они бы тебе понравились, Луи. Их выращивать – настоящее искусство, стержневые корни надо подрезать.
У доктора Даннаше такой голос, будто он вот-вот расплачется. Мы медленно объезжаем больницу. Спереди похоже на модель «Лего», все белое. По белому камню большими буквами написано: «La Clinique de l'Horizon», a внизу призрачные буквы: «L'H^opital des Incurables».
– Ты знал, что больница раньше так называлась? – спрашиваю я Густава.
Но он молчит, он умеет молчать. Густав кашляет, изо рта у него что-то вылетает и падает на гравий. Похоже на мокроту, только не мокрота, а грязная вода, и в ней – водоросли.
– Да, знал, – говорит Густав. Мы ушли от доктора Даннаше и углубились в лес. – Знал. Я неизлечимо болен, мой маленький джентльмен. Но тебя можно вылечить.
Доктора Даннаше уже не разглядеть. Больница далеко, и сад тоже. Густав идет впереди: его голова, пухлая от бинтов, маячит впереди, как белая лампочка. Нас обступают деревья, очень жарко, и тут могут быть змеи, в таком лесу обычно водятся гадюки. У гадюки на спине темный зигзаг или прямая полоска с пятнышками. Гадюка может укусить ребенка насмерть, и для взрослых она тоже опасна, особенно для больных и немощных.