Девятая жизнь Луи Дракса
Шрифт:
– И запомните, – заключил Воден. – Официально в отделении ничего не происходит. Тебя, Паскаль, здесь нет, ты в отпуске по болезни.
Так и договорились: я остаюсь на ночь в отделении с Луи, а вместе со мною будут Жаклин Дюваль, Люсиль Дракс и Марсель Перес, которого уже поселили и который бродил по больнице в пижаме.
Заглянул Жорж Наварра и сказал, что Шарвийфор до сих пор допрашивает Натали Дракс.
– Стефани очень жестко ее ведет, – сказал Жорж, – но пока Натали Дракс от первоначальных показаний не отказывается. Она категорически отрицает, будто говорила вам, что
Во мне вскипел гнев. Она это говорила. Я так ясно это помню. Помню ее горе, слезы и молчаливое достоинство, которое она пыталась изобразить; помню, как растаял от жалости…
– Она врет.
Потом я вспомнил ее нежный и одновременно решительный голос, когда я звонил ей из Виши. Я никогда не делала ему плохо.Она любила своего сына. Этого мне было достаточно. Ведь так? Меня воротило от того, что отчасти я в ней сомневался. И еще больше воротило от того, что сомнения не уходили, разрастались, несмотря ни на что.
– Желаю вам удачи, – сказал Жорж, узнав о наших планах. – Что ни говори, это хорошая идея. Может, Шарвийфор передумает, если не раскачает мадам Дракс.
Но говорил он как-то неуверенно.
Мы начали в шесть, едва ушел Воден. В эксперименте мне предстояла пассивная роль, но я все равно волновался. Я принял 20 мг темазепама – сначала впал в тошнотворную суетливость, потом начал засыпать. Мою кровать поставили рядом с Луи, и я лежал, погружаясь в эйфорию. В палате было тихо, лишь тихонько шипели два аппарата искусственного дыхания Кевина и Анри; этот звук меня убаюкивал. Прежде чем я провалился в сон, наступил прекрасный, пресветлый момент, когда все на свете казалось таким простым, ясным и совершенным.
Темазепам подействовал хорошо: как сказала мне потом Жаклин, я отключился в половине седьмого. Едва я заснул, она включила камеру наблюдения и магнитофон, позвала Люсиль Дракс и Марселя Переса, и они втроем заступили на дежурство подле меня и Луи, и стали ждать. На тумбочку положили ручку, лист бумаги и планшет. Но ничего не происходило.
Ничего, ничего, опять ничего. Прошел час, потом два, и наш план уже казался безнадежной глупостью, но они все равно не уходили. Да и выбора не было. Время шло, они спали по очереди, сменяя друг друга. К полуночи отчаяние объяло их болезненным холодом. Я лежал и почти не шевелился. Луи лежал рядом: дыхание слабое, едва уловимое, длинные ресницы сомкнуты, рука обнимает игрушечного лося.
К часу ночи Шарвийфор и Наварра привезли в больницу измотанную, но озлобленную Натали. Они так ничего и не вытянули из нее, поэтому тихо злились. Жорж Наварра убедил детектива присутствовать на эксперименте и понаблюдать за Натали, на тот случай, если Луи что-нибудь сообщит через меня. Шарвийфор, зная, что сама не справилась, в конце концов согласилась. Они договорились, что Натали поместят в соседнюю комнату, Наварра останется с ней, сделает там выход на монитор и с камеры будет снимать, как ведет себя Натали. Одному богу известно, что творилось тогда в ее душе. Наверное, она просто пыталась выжить. Могу вообразить, как она захлопнулась, подавила любое
Я спал. Перес, Люсиль, Жаклин и Шарвийфор дежурили у постели. В соседней комнате сидели Натали и Наварра.
В четыре утра Марсель задремал, а потом очнулся. Как он мне потом рассказывал, ему приснился Луи. Будто Луи пришел в Gratte-Ciel, и они разговаривали. Перес не помнил, о чем шла речь, но оба радовались встрече. А потом Марсель проснулся. Сон еще не выветрился из головы, и Марселю пришла в голову идея, такая простая и очевидная – странно, что он раньше не догадался. И Перес поделился этой идеей с остальными. Не понадобятся ни ручка, ни бумага. Просто Марсель Перес поговорит с Луи, как раньше. Перес откашлялся и тихо спросил:
– Луи, расскажи мне, что произошло тогда в горах?
И я открыл глаза и заговорил.
Мухаммед тоже приехал с нами в Алькатрасе, но мы оставили его в багажнике, а сами стали есть на пикнике.
– И что же ты ел на пикнике? – спрашивает Жирный Перес, потому что любит поесть – от этого он такой толстый и его зовут Жирный Перес, а никакой не мсье.
– Что-то, еду ел. У вас что, мозги усохли?
– Какую еду ты ел? – (Ну вот, я же вам говорил.) – Постарайся вспомнить.
– Вам что, прямо по списку? Ладно. Расскажу, что у нас было в корзинке, мсье Перес. У вас, наверное, слюнки потекут. Хлеб, паштет, сыр и saucisson sec,которую по секрету зовут ослиной пиписькой, потом еще вино для папы с мамой, а мне кола. И во всем этом очень много всяких безвредных бактерий,в еде вообще всегда полно безвредных бактерий, а иногда и вредных – я ведь однажды болел сальмонеллезом. Маман сказала, чтобы я ел помедленней, а то у меня заболит живот – она вечно боится, что меня вырвет или что я случайно проглочу болтик, это запросто. Я однажды случайно проглотил трехсантиметровый болтик. Не верите – спросите у Маман. Она вам скажет, что я не вру.
– Я знаю, что ты не врешь, Луи. Рассказывай дальше.
– Про еду? Опять про еду?
– Рассказывай о чем хочешь.
– И еще у нас был именинный пирог. Шоколадный. И нужно было загадывать желание. Маман загадала, чтобы я всегда оставался с ней и чтобы со мной не случилось ничего плохого.
– А ты что загадал?
– Чтобы Пап'a оказался моим настоящим папой, и тогда он от нас не уйдет.
– Понятно. Ты произнес желание вслух или родителям не сказал?
– Тра-ля-ля.
– Что это значит?
– То и значит. Тра-ля-ля.
– Это значит, что…
– Это значит, что я не собирался говорить им про свое желание. А потом сказал, потому что Пап'a отругал меня за конфеты.
– Какие конфеты?
– Вообще-то это были не конфеты. Это Пап'a так решил, что это конфеты. Они были у меня в кармане. Я только одну съел.
– Если это были не конфеты, Луи, тогда что?
– Тра-ля-ля.
– Ведь Пап'a рассердился?