Девятнадцать писем
Шрифт:
Я опускаю взгляд на свои часы, пока иду к двери. Джемма уехала час и двадцать минут назад. Я говорю себе, что драматизирую, что она, наверное, в целости и невредимости на работе.
Тогда почему мой желудок завязывается в узлы?
Дождь ослаб до лёгкой мороси, пока я иду через передний двор. Поставив термос на крышу машины, я ищу в кармане ключи. Положив чертежи и свой кейс на заднее сидение, я тянусь за кофе, закрывая заднюю дверь.
Я притормаживаю, когда позади меня на подъездную дорожку заезжает машина. Это не просто какая-то машина, а полицейская.
— Мистер Спенсер? — спрашивает офицер, выходя из автомобиля и подходя ко мне. Он уже знает моё имя, что никак меня не успокаивает. Я открываю рот, чтобы заговорить, но ничего не выходит. Моё сердце грохочет о грудную клетку, и часть меня хочет улететь, чтобы не слышать, что он скажет. Сделав глубокий вдох, я задерживаю его, когда офицер останавливает в нескольких шагах передо мной. — Вы Брэкстон Спенсер?
Слова снова меня подводят, но в этот раз мне удаётся кивнуть головой.
— Я офицер Мартин. Мне жаль, что именно я вас информирую, — говорит он, протягивая руку и кладя её мне на плечо. Каждая унция воздуха покидает моё тело, пока я жду от него продолжения. — Ваша жена попала в аварию.
Клянусь, я чувствую, как краска отливает от моего лица, а ноги угрожают подогнуться. В голове проплывают слова Лукаса. «Должно быть, всё довольно серьёзно, потому что дороги перекрыты в обоих направлениях».
Термос падает из моих рук на дорожку с громким стуком. Я смутно ощущаю жжение горячей жидкости, когда она пропитывает ткань моих брюк. Мир вокруг меня, кажется, кружится в замедленном движении, когда офицер хватает меня за руку в попытке удержать на ногах.
— Она… она в порядке?
Я не уверен, что вообще хочу слышать его ответ, но мне нужно знать.
— Её перевезли на скорой в местную больницу.
— Мне нужно к ней. У неё серьёзные травмы? Она… жива? — бормочу я.
— На это могут ответить только врачи, мистер Спенсер. Я могу только сказать, что в машину, в которой она ехала, врезались сбоку после того, как она проехала стоп-сигнал. Её пришлось вырезать из автомобиля, но да, она была жива.
Я провожу дрожащими руками по своему лицу, пока в желудке всё крутит. Думаю, меня стошнит.
— Мне жаль, мистер Спенсер. Это часть моей работы, которую я ненавижу больше всего. Если хотите, я могу отвезти вас к ней.
— Пожалуйста.
Этого не может быть. Меньше двух часов назад я занимался любовью со своей женой и с нетерпением ждал не только нашего совместного вечера, но и нашего будущего. Мы собирались завести семью. Но сейчас, в мгновение ока, каждая надежда и каждая наша мечта кажется неуверенной.
Мои веки закрываются, когда я прислоняюсь головой к заднему сидению полицейской машины. Я никогда не молился, но именно это делаю в данный момент. Я сделаю что угодно, чтобы спасти свою девочку. Что угодно.
Я чувствую оцепенение.
Пожалуйста, Господи, пусть она будет в порядке.
* * *
— Брэкстон, — слышу я, расхаживая по маленькой комнате, куда меня втолкнули, когда я приехал в больницу. У меня такое ощущение, будто я схожу с ума, пока жду ответов, новостей, чего угодно. Моя голова резко поворачивается, когда мать Джеммы, Кристин, заходит в комнату. — Ох, Брэкстон, — плачет она, падая мне в руки и истерично рыдая на моей груди.
Джемма её единственный ребёнок, так что, конечно, она страдает, но здесь очень стараюсь держаться, и это не помогает.
Я даже не помню дорогу до больницы. Я будто в забвении и не могу мыслить трезво. Я смутно помню, как по приезду офицер спрашивал меня, должен ли я с кем-то связаться. «Её родители», — пробормотал я. Кроме меня у неё были только они.
Вселенная не могла быть так жестока, чтобы забрать её у меня, когда наша совместная жизнь в качестве мужа и жены только началась. Так ведь?
— Есть какие-то новости? — спрашивает Кристин, отстраняясь от меня. — Мне ничего не говорят.
— У меня ещё нет новостей.
После того, как медсестра проводила меня в эту комнату, она сказала, что доктор скоро придёт со мной увидеться, но с тех пор никого не было. Ни проклятого слова.
Я проверяю часы и вижу, что прошло всего двенадцать минут, но это кажется вечностью. В данный момент всё дорогое мне держится на волоске.
Спустя несколько минут двери снова открываются. Мой пульс подскакивает до опасного уровня. Не знаю, готов ли я. Как бы мне ни нужно было знать, как она, я цепляюсь за посыл, что никакие новости не будут хорошими.
Меня переполняет облегчение, когда я вижу отца Джеммы, Стефана, который стоит у дверного проёма, суровый и затаивший дыхание.
— Что ты здесь делаешь? — огрызается Кристин, её глаза сужаются.
У этих двоих когда-то был брак, которому я завидовал; сейчас они не выносят быть в одной комнате. Ну, Кристин не выносит находиться в одной комнате со Стефаном. Нам пришлось рассадить их в противоположные стороны на свадьбе. Мать Джеммы угрожала, что не придёт, если её посадят где-то рядом с ним. Тяжело видеть, что эта враждебность делает с Джем; она любит своих родителей и ненавидит быть посреди их драмы. Это абсурд. Стефан облажался, но сожалеет о том, что сделал. Он хороший человек. Он всегда мне нравился. Я не оправдываю его действий — он допустил огромную ошибку — но Кристин тоже в этом поучаствовала, и не честно, что она заставляет страдать нас всех. Особенно сейчас; сейчас время сосредоточиться на Джем.
— Она и моя дочь, Крис. Я имею право быть здесь.
— Хах, — фыркает она.
Отступая от матери Джеммы, я подхожу к её отцу и пожимаю ему руку.
— Пока ни слова. Надеюсь, вскоре доктор сможет нам что-то сказать.
Он наклоняет голову.
— Она моя малышка… моя тыковка, — шепчет он.
Мне приходится бороться с собственными слезами, пока я наблюдаю за ним. Она должна быть в порядке. Прямо сейчас я не могу даже представить какого-либо другого исхода.