Девятный Спас

Брусникин Анатолий

— А сома-то, сома помнишь, какого ты из реки выудил? — ни к селу ни к городу вспоминал вдруг Митьша, стуча возницу по плечу и заходясь смехом. — И мне: «Подцепляй, тово-етова, подцепляй!» А у меня руки не держат!

Илья крякал, ухал, тряс головой, но басил маловнятное:

— Да-а, сом… Помню… Ушёл сом… Я его на следующий год… Погоди, ты лучше… Как ты тогда, тово-етова, добрался-то? До Сечи-то?

Митя вместо ответа:

— А с ложки меня кормил, помнишь? Будто дитя малое?

Надоело Попову это несмысленное суеорание.

Надо было брать кормило беседы в свои руки.

— Ты ноги свои хорошему лекарю показывал? — спросил он Илью.

— Э-э-э… — Тот махнул ручищей. — Лекарь не вылечит.

Дмитрий участливо завздыхал:

— Выходит, за все эти годы так ничего и не напугался по-настоящему?

— Выходит. Нет у жизни такого страху, чтоб меня в трепет вогнать.

И опять Алексей не понял. При чём тут страх? И отчего Ильша так печально ответил? Не ведаешь страха — счастливый человек.

— Почему ты в Москве? — спросил, наконец, дело Никитин. — Ты ведь многолюдства не любил, никуда съезжать с мельни не думал.

Близ Покровской башни, где шли и ехали многие, скорость пришлось сбавить. Коляска теперь катилась гладко, без шума. Стал возможен связный разговор.

Жаль только, рассказчик из Ильи был не ахти. Он начал не с начала, а с середины, пропустив какое-то событие, известное Митьше.

— А как мне было оттуда не съехать? Воротился с охоты — полон дом синих кафтанов. Начальный человек на меня коршуном: тя, говорит, как звать? Ну, Илья. Он ладоши потёр. Илья? Ты-то нам и нужон. С нами поедешь, тать. Расскажешь, как княжну похищал.

«Какую княжну?» — хотел спросить Алёша, однако Никитин толкнул его — не встревай.

— Я ему: «Может, я вам и нужон, да только вы мне ни на что не сдались».

— И что?

— Что-что… Тово-етова, порешил всех. — Ильша сокрушенно поскрёб затылок и, словно оправдываясь, прибавил. — Они тебе плечи ломали, кожу драли, а я с ними обниматься буду? И потом, я вначале по-хорошему попросил: уйдите, пока не осерчал. Не вняли. За сабли свои схватились…

Попов слушал и не верил.

— Ты… порешил служилых Преображенских людей?! Много?

— Не-е… С начальником восьмерых. Главного — последним. Даже спросить поспел, прежде чем душу из него вынуть: проснулась ли княжна? Проснулась, говорит, и на Илью некого показала… Ну и ладно, думаю…

Рассказчик умолк, погрузившись не то в думы, не то в воспоминания.

— Расскажите, парни, что за княжна? — воскликнул изнывающий от неведения Алёша. — Раз проснулась, стало быть, спала? С кем спала-то, с тобой иль с тобой?

Двое остальных взглянули на него осуждающе и ничего объяснять не удосужились.

— А дале что? — спросил Никитин.

— Да ничаво… Упокойников, тово-етова, в воду положил, речка унесла. Кой-никакой струмент прихватил, да и покатился прочь. Мельню спалил, чтоб им не оставлять. Раз одни дорожку нашли, думать надо, и другие сыщут… А многолюдства я не люблю, это ты правду сказал.

Когда людей что муравьев, — Ильша обвёл рукой всю шумную улицу Покровку и повернул с неё в переулок, — никакой человеку цены нет. Однако тут затеряться легче… Сначала перебивался худовато, но голова-руки есть. Ныне хорошо живу, неча Бога ругать… Вон он, Кривое Колено, начинается.

* * *

Места здесь были знатные, из лучших на Москве. Коляска проехала мимо каменных голицынских палат, но это было не диво — мало ль на Москве князей да бояр? А вот в небольшом отдалении, высоко-превысоко над крышами, высунулась колокольня с невиданным на Руси завитушечным куполом и прегордыми колоннами. Была она в деревянных лесах, не до конца ещё отстроена.

— Самого Меншикова владение, Александра Даниловича, — важно объяснил Алёша залюбовавшемуся на этакую красу Никитину. — А вон и гехаймратово проживание.

Илья, очевидно, и вправду знал этот дом, потому что без Алёшкиных слов уже повернул к зелёному забору. Ворота были нараспашку. Сразу видно, что хозяину сего владения опасаться некого.

— Въезжать, что ли? — спросил Илья с необычной для него робостью.

— Давай, кати. Мы, чай, не праздно.

Сам Попов был в доме у начальника всего второй раз, однако держал себя уверенно, будто здесь дневал и ночевал.

— Палаты не шибко богатые, ибо на Преображенской службе сильно не забогатеешь, однако с большим уменьем перестроены. Поди угадай, что прежде тут стоял деревянный терем. Двор этот был на казну отписан от одного стрелецкого полковника, за измену. А моему начальнику пожалован в награждение… Штукатурка итальянская. Колонны и фигуры по ней прорисованы, издали же посмотреть — будто настоящие. За домом сад, в нём какие только цветы-плоды не произрастают! Но краше всего балкон.

Он показал на мраморную площадку, торчавшую из второго этажа и кое-как прикреплённую к стене деревянными, ещё не оштукатуренными опорами.

— Перильца хлипковаты, — со знанием дела заметил Илья, показав на ажурную оградку. — Не обопрёшься.

— Не для того поставлены, чтоб обпираться, — для красоты… Сейчас спрошу, прибыл ли хозяин.

По напрягшемуся Алёшиному лицу было видно, что начальника своего он опасается. Перекрестился малым знамением, взбежал на крыльцо, почти сразу же вернулся, чем-то взволнованный и раскрасневшийся.

— Его пока нет. Но велено идти в салон, это горница по-старому. К нам выйдет сама!

Митя удивлённо спросил:

— Хозяйка?

Не в московском обычае, чтобы жена к гостям выходила, да ещё в отсутствие мужа.

— Вдовый он. Дочь у него за хозяйку. Сейчас увидишь, — шепнул Попов. Он оглянулся на Илью.

— Ты тоже поднимайся. Посмотришь, какую я себе невесту присмотрел. Это ничего, что ты одет попросту.

Опустив голову, Ильша молчал. Потом глухо ответил:

— Не-е. Я тут. Понадоблюсь — кликните.