Девятный Спас
Шрифт:
И давай его обнимать, целовать.
В последующие годы своей жизни, если Ильша когда о чём и жалел — так это что у него в тот самый миг от счастья не лопнуло сердце. Попал бы сразу в рай, и разницы между землёй и небом не заметил бы.
Поразительней всего, что об оживших ногах он и не вспомнил. Это Василиса первая сказала:
— Ты нашёлся! Ты здоров, ногами ходишь! Какой день, ах какой день!
Только теперь он спохватился. Оглянулся на упряжку, до которой было добрых десять шагов. Вороной Брюхан пучился на хозяина, недоверчиво прядая
— Уф, до чего ж я напугался, — содрогнулся Илья. — Прямо душа вон…
Василиса засмеялась:
— Ты напугался? Не ври. — Она вскочила на ноги, потянула его за собой. — Ну, вставай же!
«Не встану», — подумал Илья, и встал. Не с такой, как Василиса, лёгкостью, да ещё и пошатнулся, но стоял. Держали ноги, держали!
На крыльцо, толкаясь, вылетели Дмитрий с Алексеем — на девичий крик. Замерли, ничего не понимая.
Внезапно наверху что-то заскрипело, захрустело. По шву, где балкон соединялся со стеной, пробежала трещина, расползлась. Офицер с казаком отпрянули назад.
— В сторону! — взвизгнула Василиса, оттаскивая Илью от опасного места.
Вовремя: италианский балкон, краса фасада, с преужасным грохотом обвалился вниз, подняв целую тучу пыли.
Через минуту двор огласился громким смехом и звонким чиханием.
Трое мужчин и девица, перепачканные, но совершенно целые, громко ликовали.
— …Думала, разобьюсь! Он, как из-под земли, вырос!
— Илюха, ты стоишь?! Ходишь?!
— Говорили же каменщики: смотреть можно, ступать ни-ни… А-ха-ха-ха!
У Ильи слов не было, он радостно гудел невнятное, хлопал себя по ляжкам, притоптывал на месте.
Сверху, из пустого дверного проёма, который в отсутствие балкона смотрелся весьма нелепо, за ликующими наблюдал стройный юноша. Взгляд его фиалковых глаз были строг и сосредоточен. Поочередно остановился на каждом из четырех лиц и устремился дальше, к воротам.
Туда как раз въезжал всадник, никем кроме юноши не замеченный.
Он натянул поводья, сдвинул чёрные с проседью брови и со спокойным удивлением воззрился на весельчаков, отряхивая дорожный прах с камзола.
На улице остался эскорт, четверо синемундирных конников, у каждого в седельном чехле по карабину.
Княжна наконец оглянулась.
— Дядя! Твой балкон всё-таки обвалился! Я чуть не расшиблась! Кабы не… — Здесь Василиса запнулась. — …Кабы не этот вот человек, не было б у тебя племянницы.
Застигнутые врасплох появлением начальника, приятели повели себя неодинаково.
Гвардии прапорщик вытянулся и сделал правой рукой салютацию. Казак тронул бороду и поправил на боку саблю — запорожцы ломают шапку лишь перед царём иль, на худой конец, перед князь-кесарем. Простолюдин отошёл к своей тележке — мол, вы, дворяне, тут меж собой разбирайтесь, а наше дело мужицкое.
— Я думал, татаре напали. Разгромили мне дом и радуются, — сказал хозяин сдержанно, и лишь по искоркам, что блеснули в желто-карих глазах, было понятно, что пошутил.
Он
— Василисушка, — с весёлой укоризной молвил Автоном Львович, — тебе бочок не продует?
Она схватилась за бок, обнаружила, что платье лопнуло по шву от подмышки до талии — видно лиф. Ойкнула, обхватилась руками, убежала в дом.
Спровадив племянницу, Зеркалов поманил пальцем Попова. Тот, не дожидаясь вопроса, доложил:
— Господин гехаймрат, дело. Срочное!
— И у меня к тебе тож, — с усмешкой, но уже не весёлой, а опасной сказал начальник. — Был я ныне у князь-кесаря. Гневен он на тебя. Говорит, пропал бесспросно, дерзким манером. Велел сыскать тебя и представить. Что ли тебе, Алексей, голова надоела?
Помертвев, Попов вскричал:
— Разве я бы посмел, кабы не важнейшая оказия!
И поспешно доложил, как на ассамблее случайно подслушал разговор подозрительного немца с мажордомом, как немец тот оказался вражьим курьером и попытался гвардии прапорщика убить, и что обнаружилась у гонца секретная шкатулка с письмом из шведского лагеря. Ежели бы господин гехаймрат наведался в приказную избу, то сержант Журавлёв обо всём отрепортовал бы, ибо о сем чрезвычайном деле извещён и к розыску причастен.
Кто другой из сумбурного этого доклада половины не понял бы, стал переспрашивать, но гехаймрат Зеркалов был муж ума острого и цепкого. Сохмурив брови, он спросил только об одном, грозно:
— Ты почему о тайном при чужих говоришь? — Хищное лицо дёрнулось в сторону казака и мужика, который тоже стоял недалеко и должен был слышать каждое слово. — Пусть на тебя пеняют. Эй, охрана! — оглянулся он на отборных ярыг, всегдашнее своё сопровождение. — Взять этих двоих и в приказ, под замок. Пускай посидят, пока дело не окончится.
— Это мой помощник Дмитрий Микитенко, князь-кесарь пожаловал его армейским прапорщиком. И второй тож при мне. — Попов метнул быстрый взгляд на Ильшу и мигнул: не встревай. — Князь велел мне помощников подобрать, чтоб непременно бородатые. По ведомому твоей милости стрелецкому сыску. Илейка этот один десяти ярыг стоит.
Зеркалов посмотрел на богатырскую стать мужичины, кивнул и махнул охране, чтоб оставалась в сёдлах.
Когда назревала большая охота и пахло серьёзной дичью, гехаймрат лишних слов не тратил, а времени тем более.
— Донесение, — сказал он, протягивая руку.
— Вот тайная шкатулка, хитрого устройства. Если бы не Илейка, ломать бы пришлось… А вот письмо.
Повертев раскрытую шкатулку, гехаймрат углубился в чтение. Несколько раз спрашивал у Попова незнакомые слова, ибо французский язык знал средне.
Прямо во дворе, даже не поднявшись в дом, свинцовым грифельком, который всегда имел при себе, списал донесение на листок. Подозвал Илью:
— А ну, борода. Раз ты сумел эту штуковину отворить, сумей и закрыть.