Девятый император
Шрифт:
– А пойдем к нам, – вдруг предложил Зарята. – У нас гость в доме. Видно, воин он бывалый. Может, подскажет чего.
– Гость? – Ратислав почувствовал ревность. – Что за гость?
– Дядька приблудный. В лесу его нашли.
– Чего сразу не сказал?
– Хворый он был. Липка его спать уложила, так он спал – недоторкаться! Айда, может проснулся уже.
Ратислав недоверчиво посмотрел на мальчика.
– С чего знаешь, что воин? – спросил он.
– А меч у него. Знаешь, какой? Вот такой! – Зарята поднял руку над головой, показывая длину меча. – И рубашка на нем железная.
– Кольчуга?
– Ага, кольчуга.
– Ну! – Ратислав был готов бегом
Обед, который Липка приготовила для него после бани, Хейдин мысленно назвал императорским. На столе не было шитой золотом скатерти, драгоценной посуды – только деревянные чашки и глиняные крынки. Но это не имело значения. Хейдин понимал, что в этой суровой стране пища достается людям очень нелегко. Тем больше его тронула щедрость Липки. И он с удовольствием поел то, что она для него приготовила – вареную баранину, свежий ржаной хлеб, квашеную капусту с терновыми ягодами, моченые яблоки, соленую жирную рыбу, рассыпчатую кашу из какой-то темной крупы, заправленную луком, морковью и кусочками жареного сала и даже соленые грибы, которые на родине Хейдина есть было не принято. Темный хмельной напиток из перебродившего меда поначалу не понравился Хейдину, но потом он вошел во вкус. Липка сама ела мало, все больше расспрашивала ортландца о его жизни. Особенно ее поразило то. что у ортландца нет семьи.
– Как же так? – воскликнула она. – Неужто ни разу не влюблялся ни в кого? Так и жил один, бобылем?
– Влюблялся, – Хейдин вздохнул. – Давно, много лет назад. Я тогда еще был очень молод. Девушку эту звали Мело, и была она похожа на тебя. Я ее очень любил.
– Что ж не женился?
– Не знаю. Наверное, я тогда не думал о семье. И не знал, что очень люблю Мело. Я понял это, только когда ее потерял.
– А потом?
– Что потом?
– Других женщин больше не было?
Хейдин молча покачал головой, Про Ивис ей знать незачем. Вряд ли она поймет, какие чувства им владели, когда он писал Ивис письма.
– Не было, – ответил он. – А вот что ты не замужем? Я смотрю, усадьба у тебя немаленькая. Дом, баня, амбары, хлев для скота, земля, наверное, есть. Одной все это содержать очень тяжело. Хозяин нужен.
– Правда твоя, тяжело. Пока мамка была жива, обходились. У меня мамка была почище иного мужика. Этот дом и пристройки она сама одним топором срубила. С утра до ночи была в хлопотах. Ее ведь повсюду звали. У кого корова рожает – за мамкой бегут. Заболел кто – к мамке. Все сама. Так и померла; подняла в одиночку тяжелую лесину, а у нее кровь горлом хлынула. Мужа ей Бог не послал, всю жизнь одна прожила.
– Чего же так?
– Слава у нас дурная, Хейдин, – улыбнулась Липка, но глаза ее остались печальными. – Мамка моя людей травами лечила, вот и болтали про нее, что она ведьма, с чертом знается. Лечиться к ней ходили, а потом про нее же гадости говорили. Был один человек, хотел на мамке жениться.
– Что ж не женился?
– Не успел. Свадьбу на вресень [21] назначили, а в серпень, [22] аккурат после Ильина дня, к нам в село суздальские разбойники нагрянули. Они-то мамку и снасильничали. – Липка помолчала. – Когда мамка меня родила, стали говорить, что я от тех насильников родилась, безотцовщина словом. Только я отца своего
21
Вресень – сентябрь.
22
Серпень – август.
– Мне очень жаль, – Хейдин положил ладонь на руку девушки. – Твоя мама была гордым человеком. Такие и среди знатных людей редкость. Мне приходилось встречать принцев, которые были бы недостойны прислуживать твоей матери за столом.
– Правда твоя, гордая она была, – Липка вздохнула. – Еще меду-то налить?
– Нет, – улыбнулся Хейдин. – Лучше посиди, поговори со мной.
– Это можно, – щеки девушки порозовели. – О чем же говорить-то?
– О тебе. Жених у тебя есть?
– Нет. Порченая я. Сказана же, безотцовщина, на такой добрые родители сына не женят. И мамка у меня ворожея была. Дочь ворожейки – сама ворожейка, так люди говорят. А так-то есть один парень. Ходит за мной, вздыхает. Только молодой он шибко, мне не ровня.
– Так и ты не старая. Совсем девочка.
– У нас на селе знаешь, как говорят? Девка должна до двадцати лет замуж выйти. Коль не выйдет, значит перестарок, не нужна никому Мне уже двадцать один.
– Клянусь пряжей Атты, прямо дряхлая старуха! А этому парню сколько?
– Семнадцать всего. Он с моим Заряткой дружит.
– Ну и славно. Четыре года – это разве разница?
– Да ну его! Молодой он, глупый, – тут Липка внимательно посмотрела на Хейдина. – Мне бы человек постарше подошел. Чтобы добрый был, ласковый, умный.
Хейдина бросило в жар. Глаза девушки не лгали. Ока смотрела на него с таким ожиданием, с такой надеждой, а он не знал, что ей ответить. Сказать ей, что она для него очень молода? Что он всего лишь бездомный нищий старый солдат, силой магии занесенный в ее мир? Или сказать ей, как она хороша? Она ждет ответа, и от того, что он сейчас скажет, зависит очень многое – может быть, вся его дальнейшая жизнь.
Лай собаки на дворе избавил Хейдина от необходимости отвечать Липке. Девушка же, вздрогнув, подбежала к окошку, затянутому бычьим пузырем.
– Сейчас я, – сказала она, набрасывая на голову платок.
Хейдин понял, что пришел кто-то чужой. Видимо, слух о таинственном госте Липки уже разнесся по деревне. На всякий случай Хейдин положил на лавку рядом с собой Блеск. Убивать он никого не собирался, но вот попугать при надобности мог бы. Местные жители – всего лишь крестьяне. Как и все профессиональные войны, Хейдин относился к земледельцам с презрением и не видел в том ничего зазорного. Так что если наглое мужичье начнет к нему приставать с расспросами…
За дверью затопали, громкий мужской голос что-то пророкотал – Хейдин не понял ни единого слова, – затем вошли сразу двое; приземистый круглолицый толстяк в хорошей овчинной шубе и постный носатый человек в облезлом тулупе, мгновенно наполнив горницу козлиным духом, ядреным до слезоточения. Следом за странной парой вошла Липка. Особой радости на ее лице не читалось.
– Здравствуй, мил человек! – Носатый отвесил Хейдину церемонный поклон; толстяк, помешкав немного, сделал то же самое. – Бог с тобой.