Дезертир флота

Валин Юрий Павлович

Вор помотал головой:

– Не объясняй. У меня голова не варит. Тебе ногу нужно залечить. Давай порошка наскребу.

Выше тонкой щиколотки девушки виднелись четкие отпечатки собачьих клыков в обрамлении капелек запекшейся крови.

Теа небрежно махнула рукой:

– Давно делом не занималась. Отвыкла. Мелочь, возиться не стоит. Я зализала.

Квазимодо тупо кивнул. Нужно привыкать. Теа – не человек, лечить привыкла по-своему. Вор видел, как она зализывает спину лошади. Между прочим, это ты, корявый, кобыле холку натер. Кобыла во время лечения стояла расслабленно.

Видно, ей было не больно. Ну, ты и сам помнишь. Сейчас у самого ляжки стерты, так что штаны липнут. Вот бы… Вор содрогнулся.

– Ты чего? – удивилась рыжая.

– Да так. Вспомнил чего-то. Да и побаливает задница.

– Еще бы. – Теа насупилась. – У самой ноги болят. Говорю – отвыкла. Но вы ничего держитесь. Завтра легче станет.

Вор хмыкнул:

– Даже не сомневаюсь. Или подохнем, или привыкнем. В любом случае будет легче.

– Не подохнете. Хотя Лягушка ночь в седле не выдержит. Слаб он.

Квазимодо заступился за товарища:

– У него нога болит. Видела бы ты, как он раньше плавал.

– Сейчас плавать не нужно. Просто держаться. Он из-за ноги седло получил. Там больше оседланных лошадей не было. А взять упряжь я бы не смогла. Так что держись.

– Удержусь, – пробормотал вор. – А в следующий раз вместе за лошадями пойдем.

Теа засмеялась:

– Ну, разве что ты научишься быстрее их копыт своими ногами перебирать.

– Ну, я тоже пригожусь. Подучусь только. Мне бы кобылкой самому управлять нужно. Стыдно как-то.

– Попробуй, – легко согласилась девушка. – Сейчас они привыкли. Следом друг за другом будут сами идти. Только повод не дергай. И попробуй, как она, двигаться в такт. Объяснить трудно, не умею я объяснять, но поймешь – сразу легче будет.

– Когда поймешь, всегда легче, – покорно кивнул вор. – Теа, пообещай мне одну вещь. Потом, когда мы скачки закончим, ты попробуешь научиться нормально плавать.

– Я подумаю, – буркнула рыжая. – Я не как некоторые, если обещаю – делаю.

Глубокой ночью сделали привал. Квазимодо лежал у крошечного, спрятанного в земле костерка. Ноги – раскинутые кривые ходули – нудно и безнадежно болели. Ныр умирающе простонал, что ног вообще не чует. Опять Лягушке везет. Теа варила похлебку из единственной подбитой за день птички и двух горстей якобы съедобных трав. Травы, возможно, и были съедобные, но от их горечи даже в мозгах просветлело.

Отдохнуть толком рыжая не дала. Фуа пришлось подсаживать в седло вдвоем – у Лягушки уже и сил стонать не осталось.

На рассвете Квазимодо понял, что едет как-то не так – колени, задница и бедра каким-то неуловимым образом угадывали движения лошади. Так было легче. Должно быть, кобыле стало еще легче, чем всаднику. Квазимодо перестал чувствовать недовольство буланой. Стертые бедра по-прежнему болели, но вор перестал казаться сам себе мешком, набитым чем-то нехорошим. Оказывается, не так это и сложно – двигаться вместе. И чего, дурак, сразу не понял? С другой стороны – понял все-таки. Возможно, потому что все время на рыжую смотрел, на то, как она свободно на жеребце сидит.

Днем

отдыхали долго – почти всю жару беглецы провели в тени маленькой рощи. Лошади паслись меж приземистых кипарисов. Квазимодо проснулся от того, что ноги начало жечь солнце, подтянул их в тень, полежал еще немного и заставил себя встать. Ноги по-прежнему не гнулись. Вор двигался как та двуногая штука, которой флотские инженеры мерили причалы порта.

Теа с пращей поднялась из кустов на склоне, ухмыльнулась.

– Вечно меня за шута принимают, – пробормотал вор.

– А ты бы себя за кого принял?

– За ветерана-кавалериста, – с достоинством сказал Квазимодо, демонстрируя кукри, ножны с которым теперь приходилось таскать в руке или привязывать к дорожному мешку.

– До всадника тебе еще далеко, – заявила рыжая. – А свой ремень можешь забрать. Я своему караковому узду сделала.

– Сделала и отдыхай. Ты ведь и не спала почти. Я птичек и один побить могу.

– Ага, и побить, и сожрать, – проворчала Теа. – Здесь дичи мало. Вместе поохотимся.

Удалось подбить только случайную горлинку да поймать с десяток мелких ящериц.

– Мертвое какое-то место, – разочарованно сказал вспотевший вор. – Как вымерли все. Вон, смотри, опять кости валяются.

– Это мы неудачно встали, – неохотно сказала девушка. – Там на склоне гнездо воуви [48] было. До сих пор это место дичь обходит. Правда, и собаки сюда по следу ни за что не пойдут.

– А этот воуви кто такой был? Вроде вег-дича?

– Не знаю никакого вег-дича. Воуви – это такая тварь разумная и прожорливая. Ночью любит охотиться. А твой вег-дич на Севере живет?

48

Воуви – в мифологии австралийских аборигенов чудовище с телом муравья и головой ящерицы. Если в селении пропадают дети или домашний скот – это работа воуви.

– Ну да, гораздо севернее того места, где я родился.

Квазимодо принялся рассказывать о кровожадной лесной твари. Теа слушала с интересом и под конец признала, что вег-дич пострашнее и поумнее воуви будет.

– Как же от пары таких быстрых и сильных хищников люди спасаются?

– Обычно стену из щитов да копий строят. Когда народу хватает. А если людей мало, то никак не спасаются. Тогда вег-дич хорошо кушает. Хотя леди Катрин завалила тварь в рукопашной. Я у нее на шее клык видел. Острый зубик. Мне бы такой.

– Часто ты ее поминаешь, – подозрительно сказала Теа. – Видно, нравилась тебе. Ты ко всем леди неравнодушен? Неужели такая роскошная да хвастливая была? Наверное, и на лошади отлично скакала?

– Как тебе сказать. – Вор задумчиво почесал шрам. – Красивая – это да. Воительница – таких по миру раз-два и обчелся. Главное – честная она ко мне была. А это редкость покруче, чем красота божественная. Уважаю я ее здорово. А вот верхом… Ездила она нормально, со мной, понятно, не сравнить. Но так чтобы уж очень хорошо, не скажу. С тобой или Блоод не сравнить. Вот Блоод, та действительно…