Дежавю
Шрифт:
— Она говорит, что собирается съехать, как только найдет жилье…
Я подняла руку, выставив ладонь словно щит. Я до сих пор представляла, что она все еще в квартире Марка, в той кургузой футболке.
— Не говори мне ничего! Я не хочу ничего об этом знать.
Но я хотела, и Марк знал это. Он тихо засмеялся и покачал головой. Все дело в том, что теперь он очень хорошо меня знал.
— Tu sais, Энни, когда ты говоришь так, это выглядит очень глупо.
Я смотрела, как он пригладил пальцами волосы, и у меня в голове пронеслась
Похоже, Марк читал мои мысли.
— Она ничего не значит для меня. Она больше не существует в нашей жизни. C'est le passe ( Это в прошлом).
Ком подступил у меня к горлу. Больше не существует? Выходило, что до этого она была важна ему, как и ее существование, о котором я и не подозревала.
— Так сколько это продолжалось, Марк, после того как мы познакомились?
Он пожал плечами:
— О, Энни, я не знаю!
Но это были совсем не те слова, что я хотела услышать. Я бы предпочла, чтобы Марк все отрицал, сказал мне, что ничего не было вовсе, хотя сам факт ее нахождения в его гостиной говорил об обратном.
— Ты что, ничего не понимаешь, Марк? Она же существовала! И существует. А ты солгал мне про нее. — Я наклонилась вперед, чтобы видеть его лицо, чтобы заставить его понять. — Сейчас она имеет значение.
Марк тяжело опустил ладони на колени и потер их.
— Mais de quoi tu parle ( Но что ты такое говоришь), Энни? — Его слова на холоде взвились к небу облачками белого пара. — Вчера вечером между нами ничего не было, если ты думаешь об этом. Я поехал на машине за тобой, сразу после…
Но я думала о том, сколько ночей они были вместе тогда, в первый год нашего знакомства, потому что мы ни разу не были у Марка дома. Холодный порыв ветра обжег мне лицо, бросив волосы на глаза. Я поняла.
— Скажи мне, Энни, enfin ( детка). — Голос Марка стал низким, его терпение начало подходить к концу. — О чем ты думаешь?
Было холодно. Сырость каменного сиденья проникала сквозь джинсы к постепенно коченеющим бедрам. Я встала и, обхватив себя руками, начала переминаться с ноги на ногу, как неугомонный ребенок.
— Я спрашивала тебя о прошлом, о том, что случилось тогда…
— Но какое теперь это имеет значение, Энни?
Я в изумлении посмотрела на Марка. Он вообще любил меня когда-нибудь? Но гордость не позволила мне задать этот вопрос сейчас. Кроме того, речь ведь шла не только о любви, а о гораздо, гораздо более серьезных вещах.
— Я спрашивала тебя о… Чарли. — Мне было так трудно произнести его имя.
— Quoi? ( Что?)
Я наклонилась к Марку так близко, что почувствовала тепло его дыхания щеками, губами.
— Чарли — наш сын, ты помнишь?
Он смотрел в мои глаза, словно ища в них подсказку.
— Oui?
Я выпрямилась,
— Мы ехали к тебе домой — она была там. Теперь все по-другому. Ты должен был мне сказать по дороге.
Марк покачал головой:
— Non, Энни. Я не мог этого сделать. Ты была слишком уставшей. Как я мог тебе тогда сказать об этом?
— У тебя было для этого пятнадцать лет, Марк. Если бы я знала, я бы никогда не предложила отправиться туда. Мы могли бы сразу ехать ко мне. Но теперь уже поздно.
— Что значит уже поздно?
— Мы изменили ход прошедших событий, изменили то, как это должно было быть, и теперь будущее изменится, станет другим, разве ты не понимаешь?
В небе раздался далекий и грозный раскат грома.
Марк посмотрел на меня, и в эту минуту он наконец понял.
— Tu… Ты имеешь в виду?..
В нашу сторону направлялась молодая пара. Они вдвоем толкали перед собой в горку детскую коляску и смеялись.
— Да, — ответила я, кивая. — Я не хочу потерять его, Марк.
— Mais, attendez… — Он схватил меня за руку и приблизил к себе. — Это не означает, что мы не получим Чарли!
Но откуда ему было знать? Как он мог быть уверен в этом? Ведь теперь мы ступили на другую тропу.
Бывают такие моменты в жизни, когда чувствуешь: вот оно, счастье, в самом чистом виде! Конечно, они редки и мимолетны, эти моменты, но, я думаю, именно это и делает их особенно яркими по сравнению с обыкновенным состоянием, в котором пребываешь каждый день.
Когда родился Чарли, я заплакала, как только мне принесли его. Я испытала абсолютный восторг при виде этого забавного маленького человечка с той самой шишкой на пушистой голове и большим беззубым ртом, сжимающего крохотными ручонками мой палец.
Врачи сказали, что после Чарли я не смогу больше забеременеть. Я не поверила им — раз родился Чарли, то я смогу родить снова. Годами мы безуспешно пытались зачать — я не желала верить в приговор врачей. Только теперь, оглядываясь в прошлое, я, кажется, наконец смирилась с ним.
Чарли, мой чудесный ребенок, оказался, как сказали врачи, «одним шансом на миллион».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Я никогда не любила понедельники, и, без сомнения, этот не был исключением. В воскресенье мы просто парили. Но понедельник тяжело упал на наши плечи. В шесть утра небо было багрово-серого цвета, словно гигантский кальмар выпустил свое чернильное пятно прямо на окно моей спальни. Такие же мрачные мысли крутились у меня в голове, пока я лежала вместе с Марком в постели. Пусть все остается так, думала я. Если время остановилось, пусть оно остановится здесь. Мы должны возвращаться на работу, которую оставили в пятницу, до того как познакомились.