Дежавю
Шрифт:
Я не имела ни малейшего понятия, кто эта девушка. Я не видела ее раньше. Я вообще никогда ее не видела. В отличие от Марка.
Он говорит, что я должна была рассказать все как есть. Но я рассказываю именно так, как могу, потому что так я все и увидела. Марк может рассказывать об этом как ему заблагорассудится, но это не изменит того факта, что именно он должен был первым сразу рассказать мне все как есть, еще тогда, в самом начале наших отношений.
Девушку звали Фредерика. Конечно, она оказалась его «бывшей», но несколько не в том статусе «бывшей», о котором Марк всегда говорил мне.
Вообще-то я видела ее раньше. Я обнаружила
Она лежала на одеяле в тени дерева с закрытыми глазами и должна была казаться спящей. Но, судя по ее чувственной позе, я догадывалась, что в действительности она притворялась. Девушка лежала, выпрямившись на боку, словно ее тело было совершенно невесомым. Одна нога, немного согнутая в колене, томно покоилась на другой, акцентируя форму попы, идеальной попы, без единого намека на какие бы то ни было проблемы. Пальцы ног были также «естественно» вытянуты, будто у танцующей балерины. Впрочем, тему балета продолжали и вытянутые руки. В общем, создавалось впечатление, что девушка занята в главной партии «Лебединого озера». Ее юбка взлетела наверх, но был ли тому причиной лишь порыв ветра, я не берусь утверждать. Вряд ли. В любом случае вид открывался довольно пикантный. Девушка явно не любила носить нижнее белье.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Помню, как однажды вечером, на одном из наших настоящих первых свиданий, я встречалась с Марком после работы у входа на станцию метро «Сен-Жермен-де-Пре». Было уже довольно поздно. Он ждал меня, съежившись под дождем на углу церкви Сен-Жермен-де-Пре, где однажды стояли Сартр и де Бовуар [11] , на тех же самых камнях тротуара. Я протянула к Марку руку, сжала мокрый рукав его куртки в своей ладони и, пробежав пальцами вниз, хотела взять его за руку. Губами я коснулась его щеки, а затем почувствовала вкус дождя на его губах, а потом и на своих, когда он поцеловал меня в ответ под зонтом. Меня охватил трепет, когда его теплая мокрая ладонь наконец оказалась в моей руке…
11
Симона де Бовуар (1908–1986) — французская писательница, теоретик экзистенциализма, основоположник радикального феминизма, спутница жизни Сартра.
Мы сидели за столиком в кафе Les Deux Magots. Наши глаза блестели в золотистом свете свечей, а перед нами на блюде лежали пирожные и стояли два бокала с шампанским. Мы смотрели, как на их поверхность поднимаются золотистые пузырьки, и на дождь за окном, на маленькие капли, беспрестанно целующие оконное стекло. Мои пальцы касались все еще влажной руки Марка. Я снова захотела поцеловать его, ощутить соленый вкус его кожи, вдохнуть его запах. Взглянув Марку в глаза, я увидела себя в его черных хрусталиках, и моя душа отразилась в его душе, блеснув в его глазах.
Взбитые сливки сползали с яблок, прикрывая теплые влажные кусочки свежеиспеченного теста.
— Это лучше, чем секс, — проговорила я, отправив в рот большой кусок этого чуда.
— Ах так! — промурлыкал Марк с улыбкой, проведя рукой по моему бедру. — On verra ca. Посмотрим.
Мы вместе поехали на метро ко мне домой, просто чтобы посмотреть. Позже, тем же вечером, он рассказал мне о ней — о Фредерике. Я лежала на Марке, сложив
— У тебя есть подружка?
— Ты очень любопытная. — Марк улыбнулся и потянул мои волосы назад.
— Ну, вообще-то мы не похожи на двух незнакомых людей, которые решили поболтать, пока едут в автобусе! — хихикнула я.
Марк смотрел прямо мне в глаза. Он не отвел взгляда и даже не моргнул.
— J'en avais une. Mais c'est fini maintenant.
Была, но теперь все кончено. Таковыми были его слова. Теперь все кончено. Забавно, что тогда я подумала: совершенно очевидно, что теперь он забудет про нее, она исчезнет из его жизни.
— Но все было кончено, Энни. Мы больше не встречались с ней как любовники, — любит повторять Марк.
Тогда почему же она стояла в его гостиной в одной лишь футболке, неприлично обтягивающей грудь?..
Я не узнала правды о моем отце, пока мне не исполнилось девятнадцать. К тому моменту мама и я уже давно не разговаривали. Мы постоянно конфликтовали, пока я училась в средней школе. Мы сталкивались и задевали друг друга, как водители на ярмарочной стоянке, пока однажды, когда мне уже исполнилось восемнадцать и я перешла в старшие классы, мы вообще перестали разговаривать. Ее постоянный вид великомученицы, стойко переносящей превратности судьбы, стал для меня ярмом на шее. Придя с экзамена по древней истории, который был моим последним экзаменом в школе, я собрала вещи и ушла, ушла навсегда.
Я застегнула молнию на сумке, хлопнула за собой дверью и сразу почувствовала, что маме стало легче.
Только бабушка сказала мне: «Твоя мать не всегда была такой, Энни».
Красивый мужчина с фотографии и моя мать поругались однажды вечером. Мама пробыла все утро в городе, совершив поход по магазинам. День был жарким и солнечным, наступило время обеда, и поэтому она решила купить себе мороженого, что продают из фургончиков «Мистера Уиппи», один из которых стоял на углу улиц Питт и Маркет-стрит. Вокруг бурлил город, а мама, жмурясь в лучах солнца, чувствовала себя счастливой и беззаботной. Мама была влюблена. Ей исполнился всего двадцать один год — она была молода и только недавно вышла замуж.
Когда мама заметила моего отца, сидящего у окна в кафе на противоположной стороне улицы, она улыбнулась. Она совсем не ожидала увидеть его здесь. Это был приятный сюрприз. Все утро она думала только о нем.
Но как только мама направилась к нему через улицу, махая мороженым, она увидела, что напротив него за столиком сидит молодая девушка и ее колени прикасаются к его ногам.
Вечером того же дня, когда мой отец вернулся с работы, мама велела ему уходить — просто собрать вещи и убираться вон. Отец клялся и божился, твердя: «Это совсем не то, что ты думаешь!» Но моя мать ничего не желала слушать. Она не хотела слышать его оправданий.
И отец ушел, даже не собрав вещи. Он вернется, думала моя мать. Он вернется, чтобы попросить прощения. Но отец так никогда и не вернулся.
Когда к матери пришла полиция, чтобы известить ее об аварии, она упала в обморок прямо на пороге. Тогда все испугались, что она потеряет ребенка. Но, конечно же, все обошлось. Я родилась через три месяца.
Тем не менее она потеряла что-то другое. Бабушка сказала, что она винит себя в смерти моего отца. Если бы тогда она не накричала на него, не приказала ему уходить, то он не уехал бы на машине, ничего не видя от бессильной ярости. И не поехал бы на красный свет.