Дезире
Шрифт:
Наполеон наморщил лоб и сделал рукой жест, как бы отмахиваясь от мухи.
— Я усовершенствую их религию, но это не самое срочное. Не беспокойтесь об их судьбе. Мы отнесемся к египтянам так же, как к евреям и итальянцам, и к их имамам — так же, как к итальянским падре и еврейским раввинам.
— Это будет большим счастьем для египтян, что Республика освободит их и предоставит им Права человека, — сказал Жозеф.
— Что ты хочешь сказать?
— Что Декларация Прав человека — фундамент всех твоих поступков! — ответил Жозеф. Его лицо ничего не выражало…
И опять, через много лет, я ощутила, как когда-то давно,
— Ты очень хорошо написал, сынок, — сказала м-м Летиция примирительно.
— Прошу вас заканчивать кушать, Бонапарт. У нас будет масса гостей после обеда, — послышался голосок Жозефины.
Наполеон начал отправлять в рот большие куски. Он глотал их, почти не разжевывая.
Я случайно взглянула на Гортенс… Девочка, нет, в четырнадцать лет это уже не девочка, я знаю это по своему опыту, Гортенс, эта совсем юная девушка, так мало похожая на свою чаровницу-мать, эта угловатая девушка-подросток, смотрела на Наполеона, не отрывая глаз. Бесцветных, немного выпуклых глаз… На щеках ее горели красные пятна… «Господи! — подумала я, — Гортенс влюблена в своего отчима!» — Мне не показалось это смешным. Наоборот — грустным.
Мои раздумья были прерваны Эженом Богарнэ, который сказал:
— Мама хочет выпить за ваше здоровье.
Я быстро подняла бокал. Жозефина улыбнулась мне. Медленно она поднесла свой бокал к губам, и, поставив его, бросила на меня взгляд заговорщицы. Вероятно ей вспомнилась сцена у м-м Тальен.
— Мы будем пить кофе в гостиной, — сказала она, поднимаясь из-за стола.
В соседней комнате уже ожидала толпа гостей, приехавших пожелать Наполеону счастливого пути. Казалось, что все, кто ранее посещал салон м-м Тальен, собрались теперь в маленьком доме на улице Победы. Среди военных я заметила моих бывших поклонников — Жюно и Мармона, который уверял дам, что в Египте он подстрижет свои длинные волосы.
— Мы войдем туда как римские герои, нельзя же нам быть вшивыми, — смеясь, говорил он.
— Это идея вашего сына, мадам, — поддержал один из офицеров, очень бойкий, с завитыми черными волосами, блестящими глазами и вздернутым носом.
— Не сомневаюсь, генерал Мюрат, у моего сына всегда сумасбродные идеи, — ответила м-м Летиция, улыбаясь. Казалось, ей нравится этот молодой офицер. Его мундир был расшит золотом так же, как и короткие белые панталоны. М-м Летиция, как истая южанка, питает слабость к ярким, бросающимся в глаза расцветкам.
Вошел новый гость, вероятно почетный, потому что Жозеф поднял с дивана трех офицеров, чтобы усадить его.
Кого же усадили на диван?.. Барраса, директора Французской Республики, в лиловом, расшитом золотом камзоле, с лорнетом в руке. Жозеф и Наполеон уселись по обе стороны, а худощавый человек с острым носом, я где-то видела его, облокотился на спинку дивана сзади них. А, это один из собеседников, невольно подслушанных мною в гостиной м-м Тальен, некий Фуше.
Эжен Богарнэ так старался занять гостей, что лоб его покрылся капельками пота. Он усадил меня и толстуху Элизу на стулья, как раз напротив дивана, где восседал Баррас. Потом он подвинул кресло и попросил Фуше присесть. Но не успел тот занять предложенное место, как вскочил, заметив подходившего к нам молодого, элегантного, слегка прихрамывающего человека в напудренном парике по старинной моде.
— Дорогой Талейран, присаживайтесь к нам.
Беседа этих
Мне не приходится читать газеты, так как Жозеф сразу уносит их к себе в кабинет. Когда потом газеты достаются мне и Жюли, все интересное из них бывает вырезано. Эти вырезки он носит Наполеону, чтобы обсуждать с ним. Таким образом, происшествие в Вене, о котором знали все, для меня было новостью. Мы только что с трудом заключили мир с австрийцами и направили посольство в Вену.
— Вы не должны были назначать послом в Вену генерала. Нужно было направить туда опытных дипломатов, м-сье Бонапарт. Мы еще учимся этому искусству. Вы сами постигали эту науку в Италии, не правда ли?
Он попал в точку. Жозеф учился быть дипломатом, и в глазах этого Талейрана, нашего министра иностранных дел, был вероятно весьма неопытным дипломатом.
— Кстати, — раздался гнусавый голос Барраса, — кстати, этот Бернадотт, наш посол в Австрии, — одна из самых светлых голов, какими мы располагаем. Разве вы не согласны, генерал Бонапарт? Припоминаю, что когда в Италии вам было необходимо подкрепление, военный министр приказал Бернадотту привести вам лучший дивизион Рейнской армии. И этот гасконец перешел через Альпы в середине зимы всего за десять часов. Шесть часов на подъем, четыре — на спуск. Он привел целехоньким весь дивизион и, мне помнится, вы писали, что его помощь была неоценима.
— Он генерал высшего класса, но… — Жозеф пожал плечами, — какой же он дипломат? Политик?
— Вероятно, он получил указание вывесить флаг. Почему французское посольство в Вене не должно быть украшено флагом, когда все другие посольства поднимают флаги? — задумчиво сказал Талейран. — Генерал Бернадотт покинул Вену тотчас после нападения на посольство. Я предполагаю, что извинения австрийского правительства прибудут в Париж раньше Бернадотта. — Талейран внимательно рассматривал свои отполированные ногти. — Во всяком случае, у нас нет пока лучшей кандидатуры на пост посла в Вене, — заключил он.
Еле заметная улыбка скользнула по чисто выбритому лицу Барраса.
— Это человек поразительной широты взглядов. Он весьма предусмотрительный политик. — Директор опустил лорнет и взглянул на Наполеона «невооруженным глазом». — Он — убежденный республиканец, готовый сражаться как с внешними, так и с внутренними врагами Республики.
— Какой же пост ему будет предложен? — вопрос исходил от Жозефа. Похвалы нашему послу в Вене выводили из себя неудачного посла в Риме…
Лорнет был вновь поднят к глазам.
— Республика нуждается в верных людях. Я склонен думать, что человек, начавший военную карьеру простым солдатом, будет пользоваться доверием армии. А если такого человека облечь полномочиями, то будет…
— …Военный министр, — докончил остроносый господин, этот Фуше.
Баррас приблизил лорнет к глазам и внимательно уставился на блузку Терезы Тальен, отделанную венецианским кружевом. Бог свидетель, он рассматривал именно блузку, появившуюся перед нами.
— Прелестная Тереза, — промолвил он, улыбаясь и тяжело поднялся с дивана.