Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Шрифт:
И после этого — не ДИАГНОЗ?
Глава вторая
ВЕЛИКИЕ ЧУДАКИ
Чудачества — разнообразные и удивительные — самая характерная из примет наших героев. Нечудаковатый гений даже как-то подозрителен. И совершенно очевидно, что добрую половину этой главы можно выстроить на выходках человека-сюрреализма по имени Сальвадор ДАЛИ («сюрреализм — се муа», утверждал он). Однако, памятуя о том, что полувековая публичная эксцентрика великого скандалиста представляла собой прежде прочего бесконечную рекламную кампанию по раскрутке собственного творчества, мы находим такой
К Дали мы еще вернемся, и не раз. А пока позвольте обратиться к тем, чьи странности — как отдельные, так и пожизненные — не имеют ничего общего с сознательным конструированием образа собственной личности.
Попытаемся уклониться от любой концептуальной нарочитости в изложении фактов, и начнем, с кого рука сама возьмет…
ХАРМС, например… Для человека неподготовленного он являл собою зрелище куда как экстравагантное: разгуливал по советскому что есть духу Ленинграду в совершенно англообразной серой курточке, жилете, снабженном карманными часами на цепочке («величиной с блюдечко для варенья») и заправленных в клетчатые чулки коротких штанах. А чтобы сомнений не оставалось, наряд этот дополняли огромный стоячий накрахмаленный воротничок и узкая черная бархотка поперек лба. В руке — трость, в зубах — трубка. Нечто, в общем, среднее между Воландом и Коровьевым…
Или: появлялся на людях «в длинном клетчатом сюртуке и круглой шапочке, поражал изысканной вежливостью, которую еще больше подчеркивала изображенная на его левой щеке собачка»…
Столь же пестро являл себя публике и ни с того, ни с сего подавшийся из банковских служащих в живописцы ГОГЕН. Он рядился в умопомрачительно синий сюртук с перламутровыми пуговицами поверх голубого жилета с желто-зеленой вышивкой и застежкой где-то на боку. Плюс шляпа с лазуревой лентой и белые перчатки — пытался, стало быть, привлечь внимание к своей неординарной персоне, пытаясь превратить в произведение искусства свой внешний облик (что, как известно, на том этапе не помогло)…
Но — к Хармсу…
Жилище его было набито бессчетными толкователями снов, книгами по черной магии, хиромантии, френологии и прочему сатанизму. Хвастался, что и сам колдун редкой силищи. В комнате у чародея стояла старинная фисгармония, на которой он любил исполнить — по заказу и без — обожаемых Моцарта с Бахом. А на шее болтался медальончик с портретом «Ивана Севастьяновича» (Иоганна Себастьяна, то есть). Помимо того, Хармс в точном соответствии заявленному статусу мага был чудовищно суеверен: встретив горбуна, непременно возвращался домой, а молоко пил не просто при закрытых дверях с окнами — каждую щелочку предварительно ватой протыкивал.
И тут при всем сходстве поведения героя с поведением только что отсортированного нами Дали мы наблюдаем и вполне внятное отличие: если Сальвадор был ИСКУСЕН в своих выходках, то Даниил был в них ОРГАНИЧЕН. И литературоведы, противящиеся необходимости отнести все эти проявления на счет обыкновенной шизофрении, твердят, что он нарочито позиционировал себя как записного питерского чудака. Ну-ну. Дайте срок — мы еще зайдем в эту речку, и не по колено…
А вот его современница и землячка Мария ЮДИНА…
Со всей уверенностью можно сказать, что это имя известно лишь узкому кругу специалистов (если хотите, назовите их просто интеллектуалами; или даже — интеллигентами). Девяносто же девять из ста читателей слышат его впервые. А между тем в Советской
Коли речь о пианистке, так уж с профессиональных прибамбасов и начнем. Юдина совершенно по-своему формировала репертуар. Традиционно нравящихся публике — попсовых в своем роде — Чайковского с Рахманиновым и Листа с Шопеном игнорировала: играла мощных Баха, Бетховена, Бартока и др. При этом отличалась особым, совершенно новаторским прочтением классиков — намеренно отступала от авторских указаний. «Иначе (не знаем, как именно, но в энциклопедии так и сказано: ИНАЧЕ. — С.С.) общалась с роялем»… Ей, например, ничего не стоило прервать игру и приняться читать залу стихи — Ходасевича или Хлебникова, а то и запрещенного Пастернака, за что исполнительницу не раз отлучали от сцены…
Другое: Марии Вениаминовне было глубоко наплевать на материальные блага. Гонорары она моментально раздавала страждущим. Однажды, услышав по радио ее выступление, генсек затребовал запись (Иосиф Виссарионович и представить себе не мог, что концерт шел в прямом эфире). Юдину срочно отвезли в студию и записывали всю ночь. К утру специальный — в одном экземпляре — диск был готов. Благодарный вождь распорядился наградить пианистку крупной суммой. В ответном письме Мария Вениаминовна поблагодарила щедрого руководителя, сообщив, что пожертвовала деньги на церковь, а сама будет молиться за то, чтобы бог простил ее высокопоставленному поклоннику все тяжкие прегрешения перед народом. Отважную чудачку не только не тронули — ходила легенда, что когда Сталин умер, возле его кровати стоял проигрыватель с той самой пластинкой…
О личной жизни пианистки известно мало. Известно, что она была довольно привлекательна (сравнивали с Моной Лизой). Мария Вениаминовна как-то рассказывала подруге, что в зрелости уже влюбилась в одного авиаконструктора, дело даже до помолвки дошло, а он уехал в горы, да и пропал — вот и осталась одна. И впредь любое проявление мужского внимания к своей персоне воспринимала как оскорбление. Из соображений, надо понимать, пожизненной верности погибшему жениху…
Одинокая, она не имела собственного угла. На съемных квартирах не уживалась ни с хозяевами, ни с товарками. Часто кантовалась в прихожих у друзей. Одно время жила — буквально: жила и спала — в ванной…
К одежде относилась как минимум с пренебрежением. Раз сердобольный митрополит Ленинградский Антоний купил ей шубу — шуба принадлежала Марии Вениаминовне ровно три часа. Зимой и летом, повергая знакомых в ужас, профессор Юдина ходила в кедах. Правда, как-то заявилась на ответственный концерт в меховых тапочках: чудакам закон не писан…
Автор нашумевшего на заре перестройки трактата о сокровенном строении вселенной «Роза мира» Даниил АНДРЕЕВ вообще очень любил ходить босиком. Причем не дома, а по улице. Причем тоже не время от времени, а всегда. В любую погоду. Даже по снегу. На него смотрели косо. Он заметил это и стал маскироваться: вырезал у тапочек подошвы да так и шастал — вроде обут, а пятки сверкают…