Диагноз: Любовь
Шрифт:
— Нет. О моей песне, — сказал он. — Той, что про тебя.
Я открыла рот, чтобы ответить, но ничего не могла сказать. У меня просто перехватило дыхание.
— Я… это… прекрасно.
Эд начал целовать меня, и это было так естественно, что я даже не удивилась. Он медленно наклонил голову, двинул плечом, чуть приподнял подбородок — и наши губы и языки встретились, нежно соприкасаясь. Но Эд вдруг остановился и неуверенно произнес:
— Может, это не лучшая идея.
Я схватила его за ворот футболки и притянула к себе. Я не хотела ничего слышать. Я хотела Эда Клеменса — прямо здесь и
Вот только твердые спинки стульев, угол стола, калейдоскоп веселящихся людей, света и музыки — все это было не слишком подходящим фоном, который мешал нам так же, как и наша одежда.
— Мы думаем об одном и том же? — спросил Эд, не отнимая своих губ от моих.
— Угу, — подтвердила я.
Мы не двигались, двигались лишь наши руки, наши губы…
— Может, уйдем? — предложила я.
Он снял мою руку со своей шеи и подхватил меня под локоть.
— Пойдем домой.
Глава 15
Следующее утро
С психодинамической точки зрения, самая важная часть опроса состоит в том, что врач и пациент должны достигнуть взаимопонимания.
Когда я проснулась воскресным утром, у меня было такое ощущение, будто в мой левый глаз воткнули вилку, а мои плечи были почти прижаты к ушам. Я лежала на матрасе, с которого сползла простыня, и чувствовала во рту набившиеся с него катышки. Выпив немного воды и таблетку парацетамола, я снова рухнула на кровать.
В следующее пробуждение глаза открылись довольно легко. Сквозь тонкие занавески бил солнечный свет. Телефон звонил, мой пейджер пищал… «Я зажималась с Эдом, — внезапно вспомнила я. — Я и Эд…»
Я начала шарить по полу в поисках пейджера и через несколько секунд прочитала сообщение, что в отделении экстренной медицинской помощи не ждут моего появления, потому что сегодня не моя смена. Я прохромала к окну, чтобы взглянуть на поля, каменные церкви и дома Винчестера, расположенные на зеленых холмах. Это оказало бы умиротворяющее действие, если бы не доносившийся сюда рев сирен. «Я зажималась с Эдом», — снова попыталась осознать я, но в этот момент к сиренам присоединился телефонный звонок в холле.
Я вышла из комнаты и столкнулась в пустом коридоре с мистером Деспопулосом. Вместо больничного халата на нем были хлопчатобумажные штаны, белая футболка и больничный браслет. Я вчера сменила свое сексуальное черное обмундирование на такие же штаны и белую футболку. Мне не хватало только больничного браслета.
— Мистер Деспопулос? Разве вам можно здесь находиться? — громко спросила я.
— Мне нужно продать все эти телевизоры, — ответил он, разворачиваясь и уходя по коридору, словно давным-давно все объяснил. Я решила, что проще оставить его заниматься воображаемой продажей в общежитии, чем тащить на себе по улице в госпиталь.
В гостиной валялись газеты, на столике стоял недоеденный завтрак, а рядом лежала залитая кофе тетрадка с лекциями по истории религии. У Марианн будет сердечный приступ, подумала я. Комната выглядела так, как будто здесь произошла какая-то катастрофа, но я уже догадалась,
Катастрофа. Это слово жалило меня, пока я спускалась в холл к звенящему телефону. В отделении экстренной медицинской помощи сегодня утром съемки «Важного происшествия». Сирены доносятся именно оттуда, от машин с актерами, залитыми фальшивой кровью, где наши парамедики притворяются, что спасают им жизнь. Я помотала головой, отгоняя мысли о настоящих пациентах и настоящих катастрофах, и потянулась за телефонной трубкой.
— Холли? Это ты? — спросил мой брат.
— Бен! Живой? — Мой вопрос прозвучал слишком мрачно для приветствия.
— Живой. А ты? — осведомился он. — У тебя ужасный голос. Была сложная ночь в госпитале?
— Н-нет, — сказала я, вспоминая о том, что я была полностью увлечена Эдом, но это все неожиданно кончилось. Он вдруг стал настаивать, что я слишком пьяна и мне следует отправиться в постель.
— Ты в порядке? — спросил Бен.
— Ага, — ответила я, массируя висок. — Но если честно, то не знаю. У меня тут небольшое похмелье.
— Как все прошло с Мэттью?
— С Мэттью? — Я выпрямилась.
По лестнице затопали чьи-то ноги, поэтому я развернулась спиной, прижав трубку к уху, и попыталась слиться со стеной. Похоже, сработало. Через минуту хлопнула входная дверь, и я, выглянув в боковое окно, увидела Марианн в мятой униформе. Она показалась мне какой-то взъерошенной и явно взволнованной. Она помчалась к госпиталю так, словно спасалась от пожара. Я хотела было крикнуть ей вслед, что все в порядке, что это просто представление, но потом вспомнила, что она знает. Но это же Марианн.
— Я встретился с Мэттью в забегаловке в Питтсбурге, это было на прошлой неделе. Он говорил, что собирается навестить тебя, — сказал Бен.
— Он собирался навестить свою мать, а не меня. — Я потянулась за единственным стулом, стоявшим у стены, — железным, с зеленым сиденьем, который, наверное, принесли из кухни, — и с облегчением опустилась на него.
— А как насчет тебя? Где ты, черт возьми, пропадаешь?
Бен сказал, что провел последний месяц в отпуске, выращивая овощи в монастыре штата Виргиния.
— Молился? — спросила я.
— Монахи молились. А я наслаждался тишиной.
— Почему ты туда уехал? — спросила я, зевая.
— Я нуждался в перерыве. Я был слишком напряжен, когда уезжал. Не мог спать, не мог есть. Стоило мне закрыть глаза, и я видел мятые газеты.
— Что это значит? — спросила я, потирая висок.
— Не знаю, что это значит. Просто так было. В моем воображении, в моей голове… От этих истрепанных газет я буквально задыхался. Наверное, все дело в той белиберде, о которой сообщала в ежедневных новостях Алисия. Я закрывал глаза и видел свои руки, пытающиеся разгладить эти газеты, но они были слишком мятые. И единственное, что я мог сделать, чтобы заснуть, — это представить себе холодный гладкий камень в моей голове. Но с тех пор как уехала Алисия, мне стало слишком сложно представлять себе этот камень. Я видел только собственные руки, которые снова и снова разглаживали эти проклятые газеты, и задыхался. Жуткий способ пытаться заснуть.