Диалоги Эвгемера
Шрифт:
"Dialogues d'Evhemere". Это последнее обобщающее философское сочинение Вольтера было опубликовано в 1777 г. В нем трактовка Вольтером важнейших мировоззренческих проблем развивается в полемике одновременно с выразителями идеалистической линии в философии от Платона до Лейбница и с представителями последовательно материалистической философии от Демокрита, Эпикура и Лукреция до Гольбаха и Дидро.
Эвгемер, которому Вольтер отвел роль выразителя своих воззрений, был древнегреческим философом IV в. до н. э. В сочинении "Священная запись", дошедшем до нас в кратком изложении Диодора Сицилийского и относящемся к жанру философского романа-утопии, Эвгемер рассматривал религию как возникшую из почитания и обожествления древнейших царей, облагодетельствовавших подчиненные им народы. Эта концепция о естественном
Другой собеседник рассматриваемого диалога — Калликрат имеет прототипом афинянина, упоминаемого под этим именем Корнелием Непотом в "Жизни Диона". Образ Калликрата как эпикурейца, переходящего на позиции деизма, также лишен исторической достоверности.
Диалог первый
ОБ АЛЕКСАНДРЕ
Калликрат. Ну-с, мудрый, Эвгемер* [*) — Эвгемер был сиракузским философом, жившим в век Александра. Он путешествовал, как Пифагор и Зороастр. Он мало писал; под его именем до нас дошло только это небольшое сочинение. — Примеч. Вольтера. ], что видели вы во время своих путешествий?
Эвгемер. Глупости.
Калликрат. Как! Вы путешествовали в свите Александра и вас не охватил экстаз восторга?
Эвгемер. Вы хотите сказать, экстаз жалости?
Калликрат. Жалости к Александру?
Эвгемер. К кому же еще? Я видел его только в Индии и в Вавилоне, куда я, как и другие, отправился в тщетной надежде просветиться. Мне там сказали, что он и в самом деле начал свои походы как герой, но закончил их как глупец. Я видел этого полубога, превратившегося в самого жестокого из варваров, после того как он был самым гуманным из греков. Я видел трезвого ученика Аристотеля, ставшего презренным пьяницей. Я отправился вслед за ним, когда, оставив трапезу, он принял решение поджечь величественный храм Эстекара, дабы удовлетворить прихоть жалкой распутницы, именуемой Таис. Я сопровождал его во время его безумств в Индии, и, наконец, я узрел его умирающим в расцвете лет в Вавилоне из-за того, что он напился как последний забулдыга из его войска.
Калликрат. Какое унижение для великого человека!
Эвгемер. Иных среди великих не существует; они как магнит, определенное свойство коего я открыл: один его конец притягивает, другой — отталкивает.
Калликрат. Александр крайне меня отталкивает, когда, подвыпив, сжигает город. Но мне совсем неизвестен Эстекар о котором вы мне рассказываете; я знаю только, что этот сумасброд и безумная Таис сожгли для своей забавы Персеполь.
Эвгемер. Эстекар — как раз то, что греки именуют Персеполем. Нашим грекам нравится перелицовывать вселенную на греческий лад: они дали реке Зом-Бодпо имя «Инд»; другую реку они наименовали «Гидасп»; ни один из городов, осажденных в свое время и захваченных Александром, не известен под своим подлинным именем. Даже название «Индия» изобретено греками: восточные народы называли эту страну «Од-ху». Таким же образом в Египте они создали города Гелиополь, Крокодилополь, Мемфис. Стоит им отыскать звучное имя, и этого бывает довольно. Вот так они ввели в заблуждение всю Землю своими именами богов и людей.
Калликрат. Это еще не столь великое зло. Я не сетую на тех, кто таким образом обманул мир; я виню тех, кто его разоряет. Я совсем не люблю вашего Александра, который отправился из Греции в Киликию, Египет, на Кавказский хребет, а оттуда дошел вплоть до самого Ганга, убивая на своем пути все встречное — врагов, нейтральных людей и друзей.
Эвгемер. Это был лишь реванш: он отправился убивать персов, но до того персы явились, чтобы убивать греков; он помчался на Кавказ, в обширные пределы скифов, но эти скифы дважды опустошали Грецию и Азию. Все народы во все времена подвергались грабежам, порабощению и истреблению со стороны других народов. Говоря «солдат», мы говорим «вор». Каждый народ отправляется грабить своих соседей во имя своего бога. Разве мы не видим сейчас, что римляне, наши соседи, выходят из логова, образуемого семью холмами, для того,
Калликрат. Могу ли я спросить вас, встретили ли вы среди стольких народов хоть один справедливый?
Эвгемер. Ни одного.
Калликрат. Скажите же мне, какой из них наиболее глуп и зол.
Эвгемер. Тот, что более других суеверен.
Калликрат. Но почему самый суеверный народ — самый злой?
Эвгемер. Потому что суеверные считают, будто они выполняют из чувства долга то, что другие делают по привычке или в припадке безумия. Заурядный варвар, такой, как грек, римлянин, скиф, перс, после того как он в добрый час совершил убийство, грабеж, выпил вино тех, кого только что убил, и изнасиловал дочерей убитых отцов семейств, более ни в чем не нуждается и становится кротким и гуманным, чтобы расслабиться. Он прислушивается к чувству жалости, заложенному природой в глубине человеческого сердца. Он подобен льву, прекратившему преследование добычи с того момента, как он не чувствует себя больше голодным. Но суеверный человек напоминает тигра, продолжающего убивать и терзать добычу даже тогда, когда он сыт. Верховный жрец Плутона говорит ему: "Истребляй всех поклонников Меркурия, поджигай все дома, убивай всех животных"; и мой святоша почел бы себя святотатцем, если бы оставил живыми хоть одного ребенка и одну кошку на территории Меркурия.
Калликрат. Как! На свете существуют такие страшные народы, и Александр не истребил их, вместо того чтобы идти к Гангу и нападать там на мирных и человеколюбивых людей — тех, кто, если верить рассказам, изобрел философию?
Эвгемер. Разумеется, нет; он, как стрела, пронесся сквозь одно из маленьких племен фанатичных варваров, о которых я сейчас говорил; и поскольку фанатизм не исключает подлости и трусости, эти жалкие люди попросили у него пощады, льстили ему, выдали ему часть награбленного ими золота и получили разрешение грабить и впредь.
Калликрат. Значит, человеческий род ужасен?
Эвгемер. Среди обширного числа этих зверей встречаются иногда овцы, но большинство их — волки и лисы.
Калликрат. Я хотел бы понять, откуда эта огромная диспропорция в пределах одного и того же рода?
Эвгемер. Говорят, происходит это потому, что лисы и волки пожирают овец.
Калликрат. Нет, мир этот слишком несчастен и страшен; я бы хотел знать, откуда берется столько бедствий и глупостей.
Эвгемер. И я бы хотел того же. Давно уже, возделывая свой сад в Сиракузах, я об этом грежу.
Калликрат. Прекрасно! И что это были за грезы? Скажите мне, прошу вас, немногословно, всегда ли наша Земля была населена людьми? И вообще, всегда ли существовала она сама? Есть ли у нас душа? Вечна ли эта душа, как считают вечной материю? Существует ли один бог или множество? Что эти боги делают, почему они милостивы? Что такое добродетель? Что такое порядок и беспорядок? Что такое природа? Имеет ли она законы? Кто эти законы установил? Кто изобрел общество и искусства? Какое правление наилучшее? И особенно — в чем самый верный секрет, помогающий избегать опасностей, коими каждый человек окружен на каждом шагу? Все остальное мы исследуем в другой раз.
Эвгемер. Да это разговор не меньше чем на десять лет, если беседовать по десяти часов ежедневно!
Калликрат. А между тем обо всем этом шла вчера речь у прекрасной Евдоксии, и беседовали между собой самые приятные в Сиракузах люди.
Эвгемер. Ну, и какой же был сделан вывод?
Калликрат. Да никакого. Там присутствовали два жреца — Цереры и Юноны, и дело кончилось их взаимной перебранкой. Так откройте же мне без стеснения все ваши мысли. Я обещаю вам не спорить с вами и не выдавать вас жрецу Цереры.