Диалоги пениса
Шрифт:
Совсем иное дело арабки… О, только не эти! И речи быть не может о пополнении команды жительницами Магриба! Никогда не знаешь, на что нарвешься с их бесчисленными братьями – и родными, и двоюродными – то ли дадут тебе в торец, то ли вытрясут из тебя звонкую монету! Это люди хитрые, а в последнее время, еще и такие организованные. Нет, нет! От таких надо держаться подальше!
Рассуждая в этом направлении, Жан Марен подивился – как от такого охотника, как он, до сих пор ускользает еще одна легкая добыча – девочки из Восточной Европы. Они же кишат на всех тротуарах Парижа. Вот дурочки, здесь у
Да, работенка у него на этой фабрике – не бей лежачего! Только надо быть поосмотрительнее, не сжигать свои корабли, хотя… Если что даже раскроется, можно повернуть ситуацию так, чтобы она способствовала дальнейшему его продвижению.
– Вам ведь она тоже нравится, господин директор-распорядитель?
– Нет проблем!
Лучше все же быть поосмотрительнее!
Марсьяль и Роже. Опус 4
– А какого возраста была Элен?
– На десять лет моложе меня! Тогда, в Бостоне, она была одной из самых юных студенток, а я – одним из самых старших. Она впервые поступила в университет, а для меня это было началом новой ступени образования. Кстати, наша разница в возрасте в ту пору, наверное, явилась решающей для того, чтобы мы сделались друзьями, а не любовниками.
– Неважно, она вполне соответствовала определению «молодая любовница». У Розы тогда уже обвисли груди, не так ли? Получается, что ты в свое время женился не на Розе, а на ее теле. Когда тело одряхлело, а Роза постарела, ты счел, что контракт разорван. Выходит так?
– Какой ты язвительный! Раз я употребил такие выражения в разговоре с нашим другом Жераром, значит, у меня были на то причины. А Роза была удивительно хороша, вспоминаю об этом каждый день, глядя на картину Вифредо. А напоследок, позволь тебе сказать – ты просто мальчишка, невежда, и расуждаешь о том, о чем не имеешь ни малейшего представления.
– Ну так объясни мне, ты же знаешь все.
Роже хранит молчание, не давая ответа, он предпочитает, чтобы его собеседник выпутывался сам.
– А ты, Роже, разве не стал таким же одряхлевшим, как Роза, таким же постаревшим?
– Конечно, стал. Но человеку не дано самому видеть, как он стареет. Даже сейчас, у меня порой такое чувство, что за последние пятьдесят лет я ничуть не изменился!
– Зачем ты рассказывал пустую и надуманную историю о взаимном притяжении во имя достижения потенциальной нирваны? Это просто отговорка! Реальность такова: будь Элен старше тебя на двадцать лет, тебе бы никогда не захотелось на нее набрасываться.
– Мне об этом ничего не известно. А тебе – и того меньше. Но я не намерен ни лгать тебе, ни тешить тебя иллюзиями. Действительно, увидев ее обнаженной, в том гостиничном номере, я был ошеломлен ее формами. Упругая высокая грудь, длинные точеные бедра, плоский живот, круглые ягодицы, ее спина – все казалось мне словно созданным для моих рук. И мне стоило огромных усилий, чтобы не сравнивать ее фигуру с воспоминаниями о том, как выглядит Роза, выходя из ванной. Мы занимались любовью до самого утра.
– Что называется, седина в голову, а бес в ребро?
– Это был еще не тот возраст! Как вы скоры, господин Марсьяль, тотчас выносите приговор… Хотя, отчасти и так. Я вернулся в наш Бостонский Университет, я ухаживал за ней так, как, мне казалось, я уже не способен. Я оказывал ей мелкие знаки внимания, которые уже перестал оказывать своей жене. Мы вели эротические разговоры по телефону, через всю Атлантику. Знаешь, в 60-е годы болтать по телефону через Атлантику – это было острое ощущение! В наши дни такое кажется обычным, подумаешь, спутниковая связь. Словом, у меня было чувство, что я живу более насыщенно, что я сам стал героем романа, который мог бы теперь описать. Я словно утолял жажду, приникая к источнику молодости. В эти годы я много написал, книги того периода и поныне остаются для меня самыми дорогими. Элен стала моей музой. Каждый из нас находил другого красивым, умным, духовным.
– Браво! А не потому ли были хороши эти книги, что рядом с тобой каждый день находилась Роза, перечитывала их и нежно тебя любила?
– Марсьяль, хочешь покончить с рутиной – тогда потрудись научиться чувствовать, а судить – прекращай! Кто носит шоры, тот не видит ничего, кроме привычной своей колеи, тот не способен разглядеть все развилки, которые предоставляет ему дорога на каждом перекрестке! Заруби себе на носу – твое мнение обо мне очень мало для меня значит. И рассказываю я тебе обо всем исключительно по твоей просьбе, в надежде помочь тебе продвинуться вперед.
Наступает молчаливая пауза, она расставляет все по своим местам и примиряет стороны. Марсьяль закрывает глаза и снова овладевает собой:
– Прости! Но это сильнее меня. Слушая тебя, я представляю, как отец развратничает в грязных гостиничных номерах, а мать моя в это время гладит ему рубашки, со слезами на глазах. Ты спрашивал, что я чувствую, так вот знай!
– То, что ты рассказываешь, – история жизни твоих родителей. А в настоящее время перед тобой путь, который должен пройти ты, – твоя собственная жизнь. Поступки, которых ты не совершал, за которые ты не отвечаешь, ложатся на тебя бременем и отягчают твое стремление к свободе. Ты не находишь это нелогичным?
– Но ведь и это тоже я! Я состою из слез моей матери, из криков, споров, взглядов, преисполненных ненависти, из отлучек моего отца… Все это часть меня самого!
– Это их жизнь, а не твоя. Нельзя носить до самой смерти мешок с чужим грузом, иначе собственный твой мешок, поверь мне, скоро окажется неподъемным. В первобытных культурах в той или иной форме существовала ритуальная инициация, предназначенная для избавления подростков от тесной скорлупы. Позднее, нашелся один венский врач, придумавший психоанализ. А до этого, обряды посвящения оставались единственным способом перехода из статуса ребенка в статус взрослого, а также обретения внутренней свободы и личной независимости. Быть самим собой – означает выйти за пределы своей истории, не являться только лишь продуктом воспитания, впитавшим все недостатки своих воспитателей, будь то родители, семья или иные учителя.