Диалоги

Лем Станислав

«Быть инструментальной ценностью» – это отношение, такое же как «быть возбудителем болезни»; измеримость вместе с осмысленностью в таких названиях определяется вторым членом отношения (ценность – по отношению к чему? возбудитель болезни – у кого?). Люди научились использовать железо в своих целях, но свойства, позволившие это сделать, существовали до их появления; бактерии приспособились к высшим системам, вызывая в них болезни, но они уже обладали свойствами (хоть в какой-то степени), благодаря которым они могут это делать, прежде чем появились высшие организмы.

Таким образом, чем точнее обозначена цель, тем более четко можно определить инструментальную ценность всего, что служит ее достижению – в рамках определенной технологии. Если же мы не устанавливаем этих рамок, на практике может оказаться, что эта цель достижима бесконечным множеством разнообразных технических способов. И поэтому инструментальные ценности всегда соотносимы с какой-то системой.

Инструментальная ценность питания соотносима со всем, что живое; подобная же ценность мяса – с любой мясопоглощающей системой. Об инструментальных ценностях пока достаточно.

Ценности второго рода отличаются тем, что появляются только тогда, когда их кто-то признает. Потому что надо признавать отрицательную ценность табу, то есть быть соответственно информированным,

для того чтобы съеденное козлиное мясо могло вызвать шок. Если результаты того, что познается, заносятся в систему адаптационных механизмов организма, то есть участвуют в повышении его выживаемости (видовой или индивидуальной), то тем самым ценность становится инструментальной. Но если эти результаты излишни по отношению ко всему меню гомеостатических функций – и при этом не представляют собой чисто случайной совокупности – мы приходим к выводу, что организм в своем поведении обнаруживает присутствие (через предпочтения) ценностей второго вида. Смешение ценностей обоих видов в «behaviour» может быть таким, что четкое разграничение «компетенций» на практике оказывается невозможным. (Следует добавить, что мы вовсе не обязаны знать, что организм воспринимает в субъективном смысле; мы его в этом случае рассматриваем как черный ящик и ищем корреляции для соответствия между суммой импульсов на входе и суммой реакций на выходе.) Ценности второго вида либо обнаруживаются на основании расчетов (сумма информации, применимой в процессе, а также информации, в смысле адаптации бесполезной, но, однако же, систематически организмом различаемой, – это будет общий итог перерабатывающей информацию работы системы), либо основываются на нашем типично семантическом понимании (без такого понимания мы не смогли бы обнаружить связи между смертью африканца, который съел неотравленное мясо, и табуированной ценностью этого мяса).

Нам остается более детально рассмотреть общий вопрос, касающийся того, является ли сам гомеостат объектом с ценностями первого или второго вида. Этот вопрос не затрагивает потенциала возникновения самих ценностей – это он определяет собственным выбором (попросту своим поведением). Если мы примем, что некое Хявляется гомеостатом, то тем самым мы признаем, что Хнекие ценности отличает, то есть не обнаруживает индифферентности, свойственной мертвой глыбе материала. Но, собственно, на основании чего мы делаем вывод, что Х(как гомеостат) является телеологическим аксиокреационным устройством, а Yим не является, если Х– это ящерица или моллюск, а Y– планета с атмосферой или музыкальная шкатулка с танцующими на крышке фигурками? Так вот, еще раз повторяя то, что мы уже, собственно, сформулировали, мы принимаем решение на основании красноречивого свидетельства длительной серии наблюдений, а не отдельных замечаний. О том, что некое Хявляется природным (живым) гомеостатом, нам сигнализирует присутствие в нем трех групп параметров.

Во-первых, существует такая совокупность параметров Х– а, что эти параметры должны присутствовать в определенном промежутке значений для того, чтобы Хмог оставаться Х– м.

Кроме того, существует такая совокупность параметров Х– а, в которой, когда эти параметры соблюдаются, Х«погибает», но одновременно – или перед этим – он производит Х– ы «потомки». Эта вторая совокупность – более сильная, чем первая.

И наконец, для всего класса Х– в (для всего вида организмов) существует такая совокупность параметров, еще более сильная, что если эта совокупность выдерживается, то, правда, Х– ы «пропадают» вместе с потомством Х– в, но это их «исчезновение» происходит через трансформацию в другой вид – каких-нибудь Z– в, – то есть происходит специация. Таким образом формируется новый вид гомеостатов.

Следует добавить, что – согласно теористическим представлениям современной биологии – совокупность Х, которую мы исследуем, возникла из последовательности предшествующих совокупностей и что была совокупность каких-нибудь Вили А, которая возникла не из какой-нибудь совокупности родительских гомеостатов, но самопроизвольно реконструировалась из мертвой материи. Таким образом, самозарождение, самосохранение, способность к размножению, а также постоянная способность эволюционировать – вот четыре характерные особенности природных гомеостатов. Когда мы их моделируем, мы, однако, не обязаны создавать все свойства одновременно, а это означает, что свойства биологически неразделимы, но разделимы технически. Возможно сконструировать устройство, способное к автоконсервации, но неспособное к размножению, устройство, способное эволюционировать через специацию, но неспособное к самозарождению, а также, может быть, способное к самозарождению, но неспособное к устойчивому гомеостазу. Некоторые варианты этих комбинаций проблематичны (особенно последний из приведенных). Во всяком случае, понятно, что необнаружение части этих свойств в некоем объекте приводит нас в состояние классификационного замешательства и неуверенности в принятии решений, потому что мы тогда не знаем, имеем ли мы дело с настоящим гомеостатом или же с таким прибором, который не слишком успешно имитирует гомеостат (как заводная кукла, например). Что же касается ценности гомеостата в этом аспекте – является ли она действительно инструментальной, то следует признать, что ценность эта представляет собой некий особенный вариант – технологический.

Все наши технические продукты наделены свойствами, которые способствуют их сохранности. Наверняка часть защитных свойств является как бы необходимым вкладом строительного материала в строимое. Но часто можно выделить в технических производных такие их составляющие, которые служат специально для консервации и именно посредством ее, то есть опосредованно, могут выполнять вспомогательные функции и по отношению к собственно предназначению данного создания. Защитными свойствами наделены также и такие устройства, которые являются гомеостатами, «стремящимися к саморазрушению», – например, самонаводящиеся орудийные головки, которые не должны подвергнуться уничтожению до достижения намеченной цели. Так вот, необходимым условием для определения машины как устройства, которое не только само может сохраняться, но кроме того еще и выполнять определенные

задания, направленные на цель, внешнюю по отношению к этому устройству во времени или пространстве, является определение такой машины, которая никаких заданий «во внешнем режиме» не выполняет, но функционирует только таким образом, чтобы продлевать как можно дольше свое собственное существование. Машина – объект, производящий различные трансформации, и если класс трансформации определяет целенаправленность машины (знание класса информирует нас о том, к чему пригодна эта машина), то должно быть что-то такое, что, эту трансформацию реализуя, само не становится ее добычей. В скобках добавим, что единственным исключением из этого правила являются «одноразовые» машины, например бомбы, задание которых – произвести трансформацию, уничтожающую «машину» вместе с ее окружением. Таких же машин, которые бы функционировали исключительно с целью самоуничтожения, по очевидной причине никто не создает. (Согласно некоторым интерпретациям второго закона термодинамики, такой машиной является мир.) Таким образом, понятие машины включает определенную группу неизменяемых параметров, и только то, что выходит за ее пределы, свидетельствует о конкретном характере применения как предназначении машины. Поскольку же прочность устройств можно рассматривать в отрыве от их предназначения, как об этом свидетельствует наличие специализированных дисциплин, исследующих, например, прочность материалов, теорию строения машин и т.д., то технические науки предлагают критерии для измерения разного рода функций гомеостата как «машины, не пригодной ни для чего, кроме реализации собственного поведения».

Подобная ситуация при всей своей эмпирической измеримости сомнительна, потому что мы сталкиваемся с каким-то circulus vitiosus: инструментальная ценность – это способность достижения цели, а этой целью, возможно, окажется значительная инструментальная ценность! Если мы в отдельности изучим части какого-нибудь природного гомеостата, то тогда цель действия объекта в целом мы признаем изначально заданной. Например, мы можем основательно и последовательно выяснить, как используются свойства средств передвижения, например – для собирания пищи. Переваривание пищи – это дело отдельных органов гомеостата, и снова мы можем тщательно исследовать, насколько умело этот орган перерабатывает пищу в энергию, которая потом направлена, кроме всего прочего, для приведения в движение системы перемещения. Таким образом, круг замыкается; организм движется, чтобы найти пропитание, которое он поглощает, чтобы двигаться. Поэтому технолог, хотя он и предоставляет биологу шкалу и инструменты для измерения отдельных функций организма и даже его способностей как целого, очерченных программой гомеостаза, не может в качестве технолога признать такое устройство рациональным. Трудности истолкования по замкнутому кругу можно переместить уровнем выше, подчеркивая подчиненность данного поколения организмов – следующему поколению, поскольку особые свойства гомеостаза направлены на гарантию размножения. А учитывая, что некоторые виды гомеостатов служат другим в качестве корма, что животные без растений не могли бы существовать, можно отстраняться от проблематики «ультимативной цели» процессов в целом – однако это промедление с ответом в конце концов прекращается на границах биосферы. Поскольку она уж наверняка ничему, кроме себя, не служит, и кроме того, что существует, а также как она это делает, по ее поводу ничего в аксиологическом смысле сказать нельзя. Заметим, однако, что многие из вышеозначенных затруднений вызывает наша манера говорить, то есть описание, с помощью которого обычно выделяются системы. Потому что по сути мы то сосредоточиваем внимание на индивидуальном самосохранении гомеостатов, то – на видовой, а то – на целостной эволюции. Организм, таким образом, оказывается то «автотелеологическим устройством», то – все-таки чему-то с точки зрения своей целостности служащим, и к тому же еще эти разнообразные служебные функции в их телеологии изменяются последовательно. Например, трава «служит» травоядным, а кроме того, как производитель кислорода всем животным, и т.д.

Во всяком случае, следует опасаться впадения в известную логическую ошибку, на основании которой отождествляются фразы: «вот корзина с большими яблоками» и «вот большая корзина с яблоками», после чего от утверждения «вот совокупность целевых устройств» переходят к утверждению «вот целевая совокупность устройств». Хотя отдельные «устройства» и могут функционировать целенаправленно, но, однако, из этого не следует, что на этом основании их биосферическая совокупность будет аналогично целенаправленным устройством. Таким образом, поиски «целей эволюции» лишены какого бы то ни было эмпирического смысла, если этот вопрос выходит за рамки желания установить, каковы возможности распространения биоэволюционного процесса во времени и пространстве, то есть каким образом условия эргодических теорем устанавливаются в процессе планетарного развития жизни. Можно, например, рассматривать отдельные организмы, а также отдельные органы в качестве предварительных конструкций (по теории предикторов), но нельзя аналогичным образом рассматривать в качестве некоего предиктора – земную биосферу. Поскольку на самом деле организмы – это ярко выраженные и очень функциональные предикторы, а биосфера является недостаточно сплоченным целым, чтобы ее можно было ставить рядом с подобными устройствами. Напротив: в ее поведении в целом обнаруживаются определенные функции, которые можно отождествить даже с гомеостатическими, даже (представляющими собой их часть) – предикторскими, но это и гомеостат, и предиктор, отличающийся от организмов очень существенным образом. Если активное сосредоточение на ценности – это, в конце концов, то же самое, что и оптимизация ультрастабильных состояний, развитие науки пойдет таким образом, что биология с физикой встретятся как бы на полпути; при этом первая отбросит балласт в высшей степени анахронических терминов из области аксиологии в их внеинструментальном аспекте, а вторая поглотит сферу инструментованной проблематики ценностей в разделах теории антиэнтропийных систем – как во фрагменте общей теории физических систем.

II. Биология и технология

Введем теперь два элементарных понятия: гомеостата минимального и гомеостата идеального. Минимальный гомеостат – это такой, который является для данной среды, то есть обозначенных условий амплитуды помех, реализацией самосохраняемой системы, наиболее экономичной в энергетическом и материальном отношении, при соответственной надежности.

Идеальный гомеостат – это такой, который максимум самосохраняемой функциональности обнаруживает в максимальном количестве сред, разнообразных в отношении помех. Это еще, конечно, не определения, на которых мог бы что-либо основывать биолог-аксиометр, поскольку они не учитывают многих условий. Так, например, «самосохранение» можно интерпретировать по-разному: как структурно-материальное или как только структурное, или в конце концов обозначать только совокупность неизменных параметров их обоих и т.д.