Дидро
Шрифт:
Ни словом он не заикается в этой статье о свободе политической и отходит в ней от материалистического толкования свободы как философской категории. Он, который множество раз в письмах и произведениях, предназначенных не для печати, повторял, что «свобода воли — бессмысленное выражение», в этой статье «сдавленным голосом пытается доказать, что мышление и волнение не могут быть свойствами материи, и восстает против детерминизма Спинозы».
Зато в небольшой статье на невиннейшую тему «Охота» («Chasse») по разделу «Сельскохозяйственная экономика» Дидро, описывая охоту как барское развлечение, обрушивается
Объясняют, что она произошла из жизненной необходимости для человека обезопасить себя от хищных животных и снискать себе пропитание. Человек был самым мужественным животным среди всех остальных.
Но мы не наблюдаем прогресса в этом занятии с самых отдаленных времен до наших. Напротив, мы скорее наблюдаем регресс. Чем менее цивилизован народ, тем выше у него искусство охоты. «Наши отцы были гораздо более искусными охотниками, чем мы», — утверждает Дидро.
Все это и еще несколько исторических справок нужны ему для того, чтобы в конце заметки заявить, что охота теперь — привилегия знати, пренебрегающей всеми прочими занятиями и не знающей ничего, кроме лошадей, собак, птиц, с помощью которых она охотится. От охоты страдает сельское хозяйство.
Олени, лани, птицы уничтожают посевы, губят урожай. А во Франции крестьянина приговаривают к смертной казни, если он посягнет на жизнь оленя, нарушив привилегию знати.
«Если человек нечто более ценное, чем жизнь оленя, зачем его убивать? Если жизнь человека стоит больше, чем жизнь всех оленей, зачем убивать человека, чтобы сохранить жизнь оленя?»
Излюбленное занятие знати разоряет и губит простых людей.
Законы, защищающие такой порядок вещей, беззаконны.
И так множество раз, особенно в первых двух томах, оберегая от разрушения свою осадную машину, Дидро в статьях с самыми взрывчатыми названиями не говорит ничего, что могло бы раздразнить гусей, а в маленьких скромных заметках о предметах самых невинных высказывается решительно.
Во многих статьях Дидро агитирует фактами. Факты сами становятся обвинительным приговором существующему порядку вещей.
Вот хотя бы статья «Привилегии». В ней Дидро приводит факты злоупотреблений. Система налогов приносит вред не только тем, кто их платит. Беднейшие слои населения — самые полезные для государства, ибо они обрабатывают землю и доставляют пропитание высшим классам, обременены налогами и разорены, это во-первых. И, во-вторых, образованные и талантливые люди из-за этой системы вынуждены испытывать отвращение к занятиям и должностям, требующим трудолюбия, и предпочитать им ничтожные занятия и праздные должности.
Познавательно интересна и статья «Fondateur», где Дидро характеризует сильные и слабые стороны стипендий, фондов.
К политическим выводам его приводит само толкование слов. Вот хотя бы слово «Авторитет». «Ни один человек от природы не получает права распоряжаться другими. Свобода — подарок неба, и каждый индивидуум от рождения получает право действовать по своему желанию». Так начинается рассуждение об авторитете политическом — власти, — который не может быть навязан народу.
Что же касается авторитета в спорах и писаниях, он определяется знаниями и правотой.
Правда, в этой статье для мимикрии Дидро ссылается
И слово «Происхождение» (Origine) Дидро толкует опять-таки со своей политической позиции, решительно осуждая привилегии происхождения.
Но большая группа его статей — многие из них переведены на русский язык и вошли в седьмой том собрания сочинений Дидро — непосредственно трактует основные проблемы материалистического мировоззрения, теории познания, философии общества, политики.
Другой вопрос, что в естественнонаучных статьях Дидро наряду с добросовестным анализом опытов и разумными теоретическими построениями встречается еще много наивного, это так же понятно, как то, что он не мог подняться до исторического материализма.
Дидро серьезно рассуждает, например, о животных духах, движущихся по каналам тела. Объяснение опять же — в состоянии наук в то время — господстве физиологических теорий Декарта — флогистонной теории, теории теплорода, не поколебленном еще авторитете физиолога Галлера и биолога Линнея.
И вместе с тем Дидро опирается на Бюффона с его критикой системы Линнея, его учением об изменчивости видов под влиянием внешней среды и идет еще дальше на пути к эволюционной теории, к пониманию единства природы. В его статьях немало гениальных догадок, предвосхищающих не только Ламарка, но и Дарвина. Пусть он еще серьезно обсуждает различные теории местонахождения — седалища души, но, рассматривая теорию Бюффона о границах животного, растительного и минерального царств, он не может найти никаких заметных границ, и вся природа представляется ему лестницей существ от простейшего минерального образования к сложнейшему организму — человеческому телу.
Дидро не может еще отмахнуться от понятия души и негласно соавторствует с аббатом Ивоном в статье «Душа» («~Ame»), но зато он приходит к пониманию единства духа и тела.
А в статье «Природа» («Nature») он пишет: «Природа означает иногда систему мира, машину вселенной, собрание всех сотворенных существ». Пусть здесь еще встречается слово «сотворенных», но есть уже представление об единой системе.
Очень важна первая из его статей «Человек», отнесенная к естественной истории, но, по сути дела, закладывающая основы общего материалистического мировоззрения. «Человек с телесной стороны имеет сходство с животным, и если можем охватить его в перечислении всех существ природы, то будем вынуждены отнести его к классу животных. Он — самое лучшее и самое дурное из всех животных, и за этот двойной титул достоин быть их главой».
Другой вопрос, что отличительным признаком человеческого рода Дидро считает речь, не заикаясь о труде, и наивно заявляет: «Рождаясь, человек переходит из одной стихий в другую (из воды в воздух)».
Зато другое его заявление: «До трех лет жизнь человека весьма ненадежна» для того времени было совершенно правильным. Из шестерых братьев и сестер Дидро трое умерли в младенчестве, умирали и его собственные дети.
Любопытно еще и такое рассуждение, направленное, очевидно, против Руссо и руссоизма: «Естественный человек, которому природа старалась придать наиболее совершенные формы, ничем не превосходит общественного человека».