Дикарем в Африку!
Шрифт:
Тут нам приходится расстаться: у ребят забронированы билеты на самолет на крайний юг острова (дорога туда настолько плохая, что ехать от Исало минимум два дня). Шофер возвращается домой. Я собираюсь проехать на север по западному берегу. Местные жители относятся к моей идее скептически, но тащиться через столицу — четырехдневный крюк, а до следующего большого города всего триста километров. Какая-то дорога, если верить картам, туда все-таки есть, авось доберусь.
Пешком по Лукоморью
Поговаривали, будто давным-давно кто-то из
Регулярное автобусное сообщение кончается в Ифати, дальше ходят только грузовики-вахтовки, редкие и непредсказуемые. Я оказываюсь в сонной деревушке из соломенных хижин. В море гоняют на пирогах с балансиром кудрявые детишки. На горизонте маячат латинские паруса дхоу — рыбацких лодочек арабской конструкции. Под ногами хрустят толстенные скорлупки: когда-то эти бесконечные пляжи были местами гнездовья эпиорнисов, родственных страусу птиц размером со слона. Островитяне доели их всего за сотню лет до «открытия» Мадагаскара португальцами в 1500 году. Яйца эпиорнисов были размером с арбуз.
Вдоль берега тянутся отели — от почти бесплатных тростниковых кабинок с пустыми дверными и оконными проемами до дорогих, с душем и электрическим генератором. Населены они французскими мужчинами лет 40–60, приехавшими на секс-туризм. Для франкофонной публики Мадагаскар примерно то же, что Таиланд для англоязычной. Но тут все гораздо менее коммерциализовано.
Лекцию о местных традициях мне читает загорелый дочерна француз — один из немногих встреченных мной на острове, кто говорит по-английски.
— Это бесплатно, — говорит он, потягивая пиво и поглаживая свободной рукой присевшую к нему на колени официантку. — У местных девушек считается особым шиком с иностранцем гулять. Все, что от тебя требуется — подойти и спросить «сколько тебе лет?» По закону можно с шестнадцати. Если она отвечает «пятнадцать», значит, она тебя не хочет. Если любую цифру не меньше 16, значит, хочет. Возраст тут ни при чем. Хочешь Жозетту? — он повернул официантку ко мне лицом.
— Нет, спасибо, но вообще мне тут кое-кто понравился. Можно попробовать. Это ничего, что я завтра уезжаю?
— Тогда не судьба. Нужно как минимум на неделю, иначе ее будут за проститутку считать.
Девушки в деревне очень красивые, и видеть их в компании толстых старых развратников почему-то ужасно противно. А может быть, мне просто завидно. Но застревать в Ифати на неделю не хочется. На всякий случай я записываю на бумажке, как будет по-французски «сколько тебе лет?» и иду гулять в колючковый лес, начинающийся прямо за околицей. Купаться надоело — уж очень теплая вода в океане.
Колючковый лес — одно из самых странных мест на свете. «Нормальных» деревьев в нем нет, только подсвечниковые молочаи, гигантские алоэ, кусты в виде пьяных осьминогов, а также похожие то ли на морковку, то ли на вазу с цветами трехметровые толстоножки. На полянах растут красные и черные баобабы — не очень высокие, но неимоверной толщины. Я думаю, что баобабы тоже возникли на Мадагаскаре — тут их семь видов, а в Африке всего один. В дуплах баобабов живут тысячи божьих коровок, гигантские шипящие тараканы и совершенно прозрачные земляные гекконы. На ветвях раскачиваются сплетенные
Когда-то по этим лесам ползали миллионы звездчатых черепах, самых красивых в мире. Сейчас их осталось очень мало: всех повывозили в Европу и Штаты. Таможня ежегодно конфискует сотни черепашат — притом, что на всем острове их осталось от силы тысяч десять. Для разведения черепах созданы питомники, но их слишком мало.
Самый маленький найденный мной черепашонок размером с грецкий орех.
Выйдя из леса, я как-то случайно ловлю попутную вахтовку. Впоследствии выясняется, что это единственная машина на север за неделю.
Дорога очень плохая. Сезон дождей только что кончился, везде промоины и лужи жидкой грязи. В крытом кузове нас человек сорок. Периодически приходится вылезать: толкать машину, переходить пешком реки или помогать менять колесо. Деревни исчезают, вокруг лишь сухая трава да полоски деревьев вдоль рек. На востоке встают из дымки склоны Высоких Плато, на западе теоретически океан, но до него довольно далеко. Отсутствие населения сказывается: кругом полно птиц. Самые шумные — большие черные попугаи. До вечера проходим километров сорок. Ночуем прямо в степи, немного не дотянув до поселка.
Наутро проезжаем еще немного, потом машина сворачивает к какому-то прибрежному городку, а я шагаю дальше. Удается поймать другую вахтовку, потом трактор, потом упряжку волов. Добираюсь волостопом до маленького, тихого городка. Единственным источником электричества тут служит двигатель развалившейся от старости «четверочки». Его используют для зарядки сотовых телефонов, а в случае прихода вахтовки ночью — для освещения вывески отеля (он же магазин, он же ресторан, он же дом культуры).
Цены в этих местах уже совсем смешные. Новые деньги сюда почти не проникли, но кто-то пустил слух, что старые скоро отменят. За десять центов в новых ариари можно наесться, как удав.
Наутро выясняется, что дальше дорога еще не просохла. Хозяин отеля показывает, по какой колее идти. Там, в семидесяти километрах, есть поселок Амик, из которого иногда бывает taxi-especial в сторону следующего города. Что такое спец-такси, я не спрашиваю. На прощание он дарит мне упаковку лариама, который тут стоит доллар (в других странах — до сорока). В прибрежных районах острова малярией заражена примерно треть населения. Это гораздо меньше, чем кое-где в Африке, к тому же сейчас сухой сезон, но на всякий случай я решаю попринимать профилактическую дозу — это всего лишь раз в неделю.
Весь следующий день шагаю по зарастающей колее, распугивая огромных, неестественно ярких психоделических кузнечиков и крошечных попугайчиков-неразлучников. Там, где колея спускается в речные долинки, между деревьями натянуты золотистые сети нефил, пауков размером с соленый огурец. В более сухих местах вместо деревьев растут сотни высоченных красных термитников. При определенном везении можно найти ночную бабочку-комету. Каждое крыло у нее с ладонь, а на задних еще и полуметровые хвосты.
Раз в два-три часа попадаются деревни, но поселяне, заметив меня, с воплями убегают. Они никогда не видели белого человека и думают, что я — привидение. По-французски тут никто не говорит. Глушь редкостная. Когда позже я рассказывал об этих местах жителям других частей острова, мне не верили.