Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
Живой вызов уставился на курсанта Катилину вареным взглядом. Что ж, Катилина принял вызов. Рот либурнария искривила волчья усмешка. Он сорвал с головы берет, скомкал в кулаке. Нельзя заклеймить антиса? Нельзя взять в рабы стихию? Отлично! Теперь ход был за Катилиной. На войне все средства хороши, подумал он. В вопросах чести нет компромиссов.
– Сто экю, – сказал Катилина.
– Что? – не поняла вудуни.
– Сто экю за ночь, крошка. И двадцатка сверху, если ты постараешься.
Кожа Н’доли сделалась цвета пепла. Она вскинула подбородок, словно
– Сотня? Дешево ты меня ценишь, красавчик…
– Согласно прейскуранту.
Катилина сел, откинулся на спинку кресла. Достал из кармана сигарету, легонько щелкнул по файрнаконечнику, воспламеняя табак. В курении он подражал начальнику училища, о чем знали все.
– У Родни не работают дешевые шлюхи. Вот. – Он указал на змею с птицей. – Сотня за ночь, двадцатка в час. Если ты здесь, значит даешь как поешь. Раскрути меня на дорогую выпивку, и Родни отстегнет тебе долю со счета. Я что, должен учить тебя? Если хочешь, прихватим моих друзей. Обслужишь троих по повышенному тарифу? Я не жадный. – Он нахмурился. – Надеюсь, ты чистенькая? Трипперная справка есть?
Катилина знал, что делает. Как он не мог ударить калеку и заклеймить антиса, что бы карлик ни вытворял, так и Папа Лусэро не мог сжечь бар дотла вместе с обидчиком дочери, выйдя «в большое тело». Да что там бар! При горячем старте антиса в космос от всего городка, единственного на острове Тангамак, с его казино, борделями, кабаре, притонами и ресторанами, остались бы одни развалины. Так рушится выстроенное людьми, если безумецкапитан прямо с космодрома бросает грузовой звездолет в РПТманевр.
«У меня связаны руки, но и ты в цепях, – ясно говорил весь облик Гнея Луция Катилины. – Что же нам дозволено, антис? Тебе – безнаказанно оскорблять меня. Мне – безнаказанно оскорблять твою дочь. Терпи, как стерпел я. Глотай обиду. А лучше кинься на меня с кулаками. В физическом облике я скручу тебя, как прачка – мокрую тряпку. В пределах разумной самообороны, без телесных повреждений. Курсант урезонивает раздухарившегося калеку? Помпилианец приводит в чувство черную обезьяну? Мне это нравится, Папа…»
Катилина ждал реакции и дождался.
– Извинись, – сказал Марк. – Немедленно извинись.
– Не лезь, – предупредил Катилина. – Добром прошу, не лезь.
– Извинись перед госпожой Шанвури.
Смех был Марку ответом.
– Как вас зовут, молодой человек? – спросила вудуни.
– Курсант Тумидус, к вашим услугам.
Марк и сам не знал, откуда взялось это старомодное «к вашим услугам». Свалилось как снег на голову, языком пламени вспыхнуло в крови.
– А по имени?
– Марк Кай. Можно просто Марк.
– Спасибо, Марк. Не продолжайте, прошу вас. – Н’доли выбралась из ниши, подошла к Марку. От нее пахло ландышем, сандалом и вином. – Вы подеретесь, а мне не хотелось бы этого. Вы же видите, он хамит не мне. Он хамит моему отцу. Обычная история. Дома, на Китте, Папа Лусэро по шесть месяцев в году
– И вас? – спросил Марк.
И покраснел, как никогда в жизни.
– Меня? – Н’доли улыбнулась. – Меня – нет. Только маму.
– А если вы пытаетесь заступиться за маму? Вы же пытаетесь?
– Раньше – да. Мама закатила мне такой скандал, что я зареклась на всю жизнь. «Бьет – значит любит, – сказала мама. – Ты что, дура, хочешь, чтобы он меня разлюбил?!»
– Дай ей в морду, клоун, – посоветовал Катилина. – Чего не сделаешь ради любви? Это у них семейное. Вижу, ты ей нравишься больше. Пускай, я всегда рад поделиться с другом. Могу и деньжат подкинуть, если ты на мели. С одним условием: ты принесешь мне ее трусики. На память. – Он выпустил пять колец дыма, забавно чмокая ртом. – Договорились? Трусики за сотню экю!
– Договорились, – кивнула Н’доли.
О пластике вудунов слагали легенды. Компания Игги Добса зааплодировала, когда дочь Папы Лусэро исполнила краткий, исполненный страсти танец. Движение бедер, подол платья задирается выше, чем диктуют приличия; молниеносное движение руки, наклон, ноги переступают через белоснежную пену, платье возвращается на исходные позиции…
– Лови, красавчик!
Комок кружев полетел в лицо Катилине.
Машинально он поймал трусики под хохот собравшихся. Игги Добс, человек без комплексов, уже строил догадки, что будет делать курсант после отбоя, в долгие ночные часы, с такой прелестной добычей. Бармен Родни в восторге стучал битой о стойку. Девица с лисьим хвостом сокрушалась: модификация не позволяла ей повторить подвиг Н’доли. Громко завидовал прославленный стриптизер Латомба. Личико карликаантиса сморщилось в потешной гримасе. Не в силах сдержать чувств, Папа Лусэро вцепился в свои седые, на редкость курчавые волосы. Весь вид карлика говорил о полном одобрении поступка дочери.
– Денег не надо, – сказала вудуни. – Это подарок.
И за руку увела Марка из бара.
IV
Поздний вечер.
Ветки магнолии стучатся в окно.
Крупные, мясистые листья отблескивают глянцем. Идет дождь, мелкий, теплый. Листья мокрые, качаются, стряхивают капли. Частный отель на окраине: десяток двухэтажных бунгало, разбросанных в кажущемся беспорядке. Берег моря окаймлен густыми зарослями. Сделай шаг, и линия белого, искрящегося под ранней луной песка сменится взгорком, похожим на кромку джунглей.
Сделай шаг, и все изменится.
Сделай шаг, и вернуться не удастся.
– Подожди.
– Почему? Ты не хочешь…
– Хочу. Иначе зачем бы я привела тебя сюда?
– Тебе нравится мучить меня?
– Не приписывай мне склонность к извращениям. Я даже своих пациентов не мучу. У меня узкая специализация – реанимация. Я или спасаю, или даю спокойно умереть.
– Значит, если бы я, весь в крови, кричал «На помощь!»…
– Я бы подошла не раньше, чем у тебя закатились глаза. Говорю же, реанимация. Остальное – к хирургу или к психиатру. Дай руку. Вот, приложи сюда…