Дикари
Шрифт:
Ашаика ничего не ответила, но, подозвав слуг, взяла у них поводья и пустила лошадей галопом; колесница начала полный объезд арены.
Публика заметила, что между возницей и ее нанимателем произошел тайный разговор. По мере того как черная упряжка мчалась вдоль стены, устанавливалась напряженная тишина.
Карфагенянка взяла в руку копье и стала потрясать им. Зрители поняли, что сейчас она пустится на поиски Металлы, и толпа разразилась криками. Возница с черными волосами, в каске, украшенной султаном, некоторое время ехала на черной колеснице под восклицания зрителей, потом она, так же как ранее
Зрители безумствовали. Какой спектакль! Две возницы убьют друг друга на песке, посреди агонизирующих христиан, в то время как хищники будут раздирать лошадей, стоивших сотни тысяч сестерциев...
Служители бестиария отскочили, и колесница проехала через брешь, потащив за собой колючие ветки, только что уложенные на место рабами. Ворвавшись внутрь, черная упряжка заставила отступить львов и пантер, дожиравших белых лошадей, колесница опрокинулась, вывернув и сломав лезвия, и Ашаика поднялась с земли, держа в руках копья и повторяя движения Металлы.
Люди в леопардовых шкурах тоже вошли за ограду, чтобы крюками и хлыстами отогнать зверей и освободить пространство для двух возниц. Нужно было, чтобы сражение завершилось...
Ашаика встала перед Металлой, которая одну руку положила на плечи Алии, а второй держала копье.
– Защищайся, – бросила карфагенянка.
– Я не буду защищаться. Я не буду сражаться ни с тобой, ни с кем другим. Разве ты не поняла, почему я здесь?
На скамейках опять стало нарастать нетерпение, до них донеслась брань. Две возницы, вместо того чтобы сражаться, обменивались любезностями.
– Так это из-за нее ты здесь? – спросила карфагенянка, переводя свой взгляд на молодую еврейку.
– Из-за нее и из-за себя тоже. Делай то, что должна делать.
Ашаика покачала головой:
– Я не смогу тебя так убить!
– Отомсти мне! Я оскорбила тебя и даже однажды ударила. Чего ты ждешь?
– Я уже не помню этого, – ответила негритянка. – К тому же ты за это заплатила Сулле, который приказал тебя высечь.
– Если ты меня не убьешь, – продолжила Металла, – то потеряешь целое состояние... – И она добавила, посмотрев на зрителей: – Или отдашь больше, если рассердишь благородный народ Рима...
Металла искала аргументы, чтобы убедить ту, что была ее противницей, ей казалось, что той недостает мужества, чтобы начать поединок.
– Ты когда-нибудь любила девушку? – спросила она.
– Несколько раз... – ответила карфагенянка.
– Разве тебе будет приятно видеть ее разорванной и пожираемой зверями?
Ашаика нахмурила брови:
– Может быть, ты хочешь, чтобы я ее тоже убила?
– Я не просто хочу этого, я умоляю тебя это сделать, чтобы мне не пришлось ее убивать самой...
Несколько мгновений они молча стояли посреди резни, происходившей вокруг, и шума, наполнившего арену, прикрытую велумом.
– Ее сначала, – продолжила Металла, – чтобы я была уверена, что звери не тронут ее живой. Вколи свое копье ей прямо в сердце, чтобы она умерла мгновенно. Ты умеешь это делать, правда ведь?
Между ними опять повисло молчание. Ашаика все еще колебалась.
– Я прошу тебя, – взмолилась Металла.
* * *
Император Рима, опершись на подлокотник
Тит повернулся к Домитилле, сидевшей слева, немного ниже уровня, на котором располагался он сам, – так было положено по этикету.
– А вот это, моя дорогая сестра, ты способна объяснить? Если да, тогда действительно тебе известно все, что происходит в кроватях Рима...
Она улыбнулась:
– "Все" – это слишком громко сказано. Там столько событий, что мне недостает дня и ночи, чтобы разузнать про все... Что же касается этого случая, который тебя интересует, то могу тебе сказать, что возница была безумно влюблена в эту девушку, ее рабыню, и не могла вынести мысль о том, что та будет отдана на растерзание зверям.
– А откуда ты узнала об этой интимной связи?
– О, мой дорогой брат, это было очень просто. Я поставила триста тысяч сестерциев на Металлу, а когда я вкладываю деньги в дело, я слежу за развитием событий... Это как раз то, чему нас учил наш отец, ведь так?
– Действительно, – улыбнулся Цезарь.
Домитилла была неповторима. Ни у кого в Риме не было подобного ума.
– И тут пробежал слух, что Металла безнадежно влюбилась в молодую еврейку, которую она перекупила у Сертия, модного парикмахера, тогда-то я и испугалась за свои вложения. Все знали, что у Металлы было каменное сердце. Поэтому ей и удавалось всех побеждать. Так что же станет с моими тремястами тысячами сестерциев, если она поддастся чувствам? Я решила изучить вопрос поподробнее...
– И как ты поступила? – спросил Цезарь, на этот раз уже смеясь.
– Я послала одну из моих девушек поговорить с парикмахершами, которые работают у этого Сертия. Она вернулась и рассказала, что любовница Металлы не просто еврейка, но, что очень возможно, еще и христианка, ведь когда она работала у Сертия, то не имела любовной связи и всегда и всем была довольна.
Цезарь вновь рассмеялся:
– Так это что, по-твоему, определение христиан? Они всегда всем довольны и не занимаются любовью?
– Похоже на то!
– А как ты считаешь, они на самом деле приносят в жертву маленьких детей, как об этом говорят?
Она пожала плечами:
– Все это вздор! Если бы это было правдой, то дядя Сабин не стал бы в конце жизни тем, кем он стал...
– Что ты хочешь сказать? Кем он стал, наш дядя Сабин?
– Ну конечно же христианином! Он был префектом Города, когда этот безумный Нерон после своего знаменитого пожара приказал распять их на крестах и сжечь; дядя никогда не смог оправиться после этого зрелища. Он вспоминал об этом даже на смертном ложе.