Дикари
Шрифт:
Гонорий почувствовал, как им овладевает беспокойство.
– Э... как себя чувствует хозяин Омитилл? – спросил он, призывая образ мужа содержательницы комнат себе на помощь.
Омитилл, преследуемый засильем мужчин-бюрократов в администрации общественного управления Городом и ревнуя свою жену, всегда неодобрительно относился к жильцам сильного пола.
– Увы! – сказала она, не переставая улыбаться. – Он нас покинул... Парка бесповоротно перерезала нить его дней вскоре после твоего ухода.
– Ах! – произнес Гонорий, еще больше волнуясь. – Какое несчастье. Я выражаю
– Я благодарю тебя, Гонорий, но нам не нужно расстраиваться. Он будет более счастлив на Елисейских полях...
– Конечно, – согласился молодой адвокат. – У него там нет таких забот, как у нас здесь...
Содержательница сделала шаг навстречу молодому человеку. Ее бесстыдный живот почти касался живота ее жильца.
– Собираешься ли ты внести мне плату за месяц вперед, как полагается, Гонорий? – продолжила она, улыбаясь уже с иронией.
– Я... я не думаю, что смогу сделать это сегодня. Но ты сама, Омитилла, только что признала, что я всегда плачу свои долги. Я занимаюсь крупным делом, которое будет рассматриваться сенатом, и как только...
С той же улыбкой Омитилла прервала его, отрицательно покачивая головой:
– А ты, Гонорий, эгоист! Как ты можешь просить меня бесплатно дать тебе кров, ничего не предлагая мне взамен... – Она взялась руками за юбку и стала медленно поднимать ее. – Ты молод и полон сил, – сказала она с видом лакомки. – У тебя есть все, что нужно, чтобы сослужить мне службу...
Гонорий увидел два жирных бедра, перерезанных рубцами. Юбка поднялась еще выше, и показался волосатый низ живота содержательницы комнат.
– Гонорий, – тихо сказала она. – Положи руку туда, куда надо, и ты не пожалеешь...
Глава 30
Побежденная любовью
Металла, проснувшись, не нашла рядом с собой тело Алии. Девушки, которую она любила, в кровати не было. За занавесом наступал рассвет. Алия, накануне поздно вечером ушедшая на собрание христиан, не вернулась...
Возница позвала Иддит, которая, как верная старая собака, спала или бодрствовала на своей циновке за дверью.
Алия, уходя, сказала Металле, что будет там молиться за нее. Вместе со всеми. Но разве христиане могут просить Бога о том, чтобы одна возница убила другую, получив таким образом возможность живой и невредимой вернуться с арены прямо в объятия своей любовницы? А что, если Алия давно уже ей лжет? А если она сбежала, последовав за теми христианами, которые возвращались в страну евреев? Разве она не повторяла ей, что единственная ее мечта – вновь увидеть свою родину Иудею? Наказания, которым подвергали беглых рабов, были ужасны. Но Алия могла их не бояться. Она хорошо знала, что самое худшее наказание, к которому Металла могла приговорить свою рабыню, – это отправить ее в свою кровать, чтобы девушка умерла там от ее поцелуев и ласк.
Металла шла по жизни так же, как управляла своими лошадьми: была нечувствительна как к крикам толпы, так и к крови своих соперников. Но любовь многое в ней изменила, и к тому моменту, когда в комнату вошла Иддит, она уже была пригвождена ужасом к постели от мысли, что христиане могли быть схвачены этой ночью там, где они обычно собирались,
– Иддит! – закричала взволнованная Металла. – Сейчас же иди туда! Иди в катакомбы... Иди и посмотри, в чем дело и что там случилось этой ночью. И тут же возвращайся ко мне на арену, чтобы обо всем рассказать...
И это произошло именно в тот день, когда она должна была драться с опасной черной пантерой, приехавшей из Карфагена на своей колеснице, украшенной кровавыми трофеями, в тот самый день сражения, которого Город ждал несколько месяцев, не подозревая, что в любом случае он будет последним днем для возницы Металлы. Металла будет повержена не острым лезвием, но стрелами Эроса, вылетавшими изо рта еврейской девственницы.
Наспех облачившись в доспехи, возница взяла из рук слуг вожжи; конюшня располагалась недалеко от павильона, прилегавшего к дворцу Менезия, в котором она жила с тех пор, как все владения патриция попали под секвестр благодаря активной и решительной деятельности Гонория, которой добился срочного решения суда, доказав, что вольноотпущеннице Суллы не может быть запрещен вход во владения Менезия, до тех пор пока имущество патриция не будет распродано. Распродажа откладывалась из-за того, что молодой адвокат обратился в сенат с просьбой о пересмотре дела галла, и она была принята благодаря поддержке сенатора Руфа Клеменса, давнего друга убитого патриция. Возница проехала на колеснице по пока еще спокойным утренним улицам, на рассвете освобожденным от тяжелых ночных повозок, до самого амфитеатра.
Там она отправилась в бестиарий и нашла Мезия у входа в галерею, ведущую к клеткам. Решетки помещений, куда обычно сажали осужденных, были открыты, а сами помещения заполнили гладиаторы, ожидавшие своего выхода.
– Мезий! – спросила она. – Есть ли здесь христиане?
– Нет, – ответил управляющий бестиарием. – Как нет нигде места для гладиаторов, приехавших из провинций, поэтому их поместили ко мне. Через несколько дней сражений, благодаря мертвым, места освободятся, а те, кто выживет, сможет перебраться в приготовленные для них казармы.
– Не слышал ли ты об аресте христиан сегодня ночью?
– Да, о чем-то таком говорили. В Кэлии[83] сгорели дома, пришлось подавить небольшой бунт. Люди обвиняли христиан, и префект ночных стражей произвел аресты по всему городу.
– Не известно ли тебе, где они?
– Не знаю. Но, кроме наших помещений, в городе немало тюрем и домов невольников... – Он посмотрел на возницу. – Ты ведь должна через несколько часов выйти на арену, – удивился он. – Не лучше ли тебе отдохнуть и приготовиться? И почему тебя сегодня так интересуют христиане?