Дикарка для Хулигана
Шрифт:
Он бесился не из-за этого, а из-за того, что ходило много слухов о том, что же случилось в семье Северовых. В итоге папаша выкрутился, полив дерьмом своего сына, чтобы спасти собственную репутацию. Заявил, что старший сын его разочаровал, подсев на наркоту. Что он набросился на родного, любящего папочку с ножом, потому что тот хотел ему помочь.
До сих пор не понимаю, как я мог спокойно это жрать, зная правду. Единственное, на что был тогда способен, отказаться участвовать в этом бредовом фарсе его воспалённой фантазии. Но тогда и мне доставалось
А ведь всё же стерпел. Отключился от всего и больше был на какого-то шизофреника похож, которому на весь мир похеру. Жил прошлым. Жил вымышленным. Жил в нереальном мире. Сбегал от действительности. Прятался в мечтах. Скрывался в фантазиях. А потом… Потом обозлился на весь мир. Сам не заметил, когда начал превращаться в копию чудовища, которого ненавидел всем своим существом, каждой клеткой организма. Эта ненависть горела во мне днём и ночью, подпитывая нарастающую кровожадность, пока не сделала из меня то, чего я так боялся.
В конечном итоге, через пол часа папаша всё же залезает в тачку. Чтобы не слышать его вечное недовольство, накручиваю музыку. Как только тянется к магнитоле, чтобы сделать тише, прибиваю его тем взглядом, который он каждый день видит в зеркале.
— Если ты сейчас сболтаешь звук, то мы расхерачимся, потому что музыка не даёт мне уснуть. — шиплю, когда он делает новую попытку сбавить громкость. — Или терпи, или ночь проведём в тачке посреди дороги.
Дианке я не сказал, что еду домой, чтобы устроить сюрприз. Впрочем, не только ей, но и всему семейству Диких.
Когда время переваливает за полночь, а загородная трасса пустеет до единичных машин, выпиваю банку холодного кофе, захваченного на заправке. Однотонный пейзаж из леса и нескольких селух утомляет, но я продолжаю упрямо сокращать километры, отделяющие меня от Дикарки.
По встречке летит тачка, слепя дальним светом. Врубаю ответку, но мудак за рулём продолжает моргать в каком-то знакомом ритме. Скручиваю громкость до нуля и понимаю, что и фарами, и сигналкой он маячит: SOS.
Выжимаю сцепление и бью по тормозам. На влажной дороге бэху заносит, но я быстро выравниваю её под проклятия отца.
— Ты видел? — поворачиваюсь на него, а потом перевожу взгляд на виляющую и крутящуюся на дорожном полотне машину. Даже если до этого помощь и не нужна была, то теперь точно понадобится. — Надо помочь.
Переключаю на заднюю передачу и еду к тачиле.
— Что же там могло произойти? — задумчиво чешет подбородок.
Впрочем, должен отдать папаше должное, как человек и отец он — полный ноль, но врач всё же ответственный и всегда готов помочь.
Как любит говорить Диана — парадокс.
Из машины выскакиваем одновременно и бежим к чёрному седану, на ходу перебрасываясь догадками. Водительская дверь с грохотом распахивается, и оттуда буквально вываливается полуголая девушка. Под слоем грязи и крови невозможно не только увидеть
Она умудряется указать глазами на рану. Шевелит бело-синими губами под слоем запёкшейся крови, но кроме хриплого дыхания, стонов и всхлипов ничего не выдаёт. Глаза закатываются, и она падает на землю. Бросаюсь вперёд и успеваю перехватить, пока она не добила себя ударом.
Отец опускается рядом на колени и осматривает рану на ноге, пока я инспектирую разбитое лицо и голову.
— Судя по всему, её кто-то избил. Причём жестоко. Голова пробита. Скорее всего, сотрясение. И вся левая сторона лица в месиво. — констатирую, стараясь не сосредоточиваться на эмоциях. Сглатываю, проталкивая застрявший в горле ком. Ощупываю рёбра, и девушка стонет. — Рёбра тоже сломаны.
— Это всё мелочи. — холодно рубит отец. — У неё бедренная артерия перерезана. Надо перевязать ей голову и наложить жгут на ногу, а потом ехать в нашу больницу.
Осторожно передаю её отцу и бегу за аптечкой. Хорошо, что в этом плане я никогда не пренебрегаю правилами. Всего с запасом и даже больше.
— Дай мне бинт, вату и противовоспалительное. Жгут наложишь?
— Справлюсь. — отсекаю, передавая ему всё запрошенное.
Как только перетягиваю бедро, бегом возвращаюсь в машину и притаскиваю бутылку воды. Отец приподнимает её голову и проталкивает между губ таблетку. Я заливаю ей в рот воду. Девушка давится, но в себя не приходит. На всякий случай вкалываю блокаду? рядом с ножом. Вынимать его нельзя, потому что на месте артерию не зашьёшь, и она истечёт кровью раньше, чем мы погрузим её в машину.
Беру её на руки.
Блядь, она лёгкая, как пушинка. Хрупкая, как фарфор. И холодная, как лёд.
Отец запрыгивает на заднее сидение, и я передаю ему девушку. Срываю куртку и накрываю её синее от холода и синяков тело. Укутываю поплотнее и заскакиваю на водительское. Как только начинаю выкручивать руль, чтобы вернуться в Питер, папаша тормозит меня.
— Езжай в нашу больницу.
— Она столько не проживёт. В город вернуться проще.
— Среди ночи на месте может не оказаться хирурга, который справится с такой раной. Я сам её зашью, но мне необходимо моё оборудование и мои люди.
Доводов пусть и мало, но они весомые.
Пока безбожно превышаю скорость и нарушаю все возможные правила дорожного движения, собираю штрафов не на один десяток тысяч, но мне похую. Я не могу позволить этой девчонке умереть.
Бросаю короткий взгляд в зеркало заднего вида, и меня ощутимо передёргивает. На какое-то мгновение я увидел в ней Дианку. Успел подумать, что если бы что-то случилось с моей любимой Дикаркой, то я бы не хотел, чтобы её подобрал человек, который не сделал бы всё, чтобы её спасти. К тому же у неё наверняка есть тот, кому она дорога. Тот, кто ждёт и верит, что она вернётся.