Дикая охота короля Стаха. Оружие. Цыганский король. Седая легенда

Короткевич Владимир Семенович

— А вы не знаете здешних крестьян? Они, так сказать, пока что искренние монархисты. И я обещаю вам, если вы только изгоните меня отсюда, — я пойду к ним.

Они позеленели.

— Впрочем, я думаю, что до этого дело не дойдет. Вот бумага от самого губернатора, где он предлагает местным властям оказывать мне всяческую поддержку. А вы знаете, что бывает за неподчинение таким приказам.

Гром над ухом так не потряс бы эту публику, как обычный лист бумаги со знакомой подписью. А я, очень напоминая генерала во время подавления бунта, медленно цедил, чувствуя, что мои дела улучшаются:

— Вы что, хотите полететь с должностей? Я сделаю это! А за потворство

диким поступкам каких-то изуверов вы тоже ответите!

Глаза судьи забегали.

«Ну что же, — решил я, — семь бед — один ответ».

Я указал остальным на дверь. Они торопливо вышли из комнаты. Я хорошо видел в глазах судьи страх, как у затравленного хорька, видел и еще что-то, скрытое, злобное. Сейчас я подсознательно был уверен, что он связан с тайной дикой охоты, что спастись он может только в том случае, если погибну я, что теперь охота начнет охотиться за мной, потому что это вопрос их жизни, и я, возможно, уже сегодня получу пулю в спину, но бешеная злость, ярость, ненависть сжали мне глотку. Я понял, почему наших предков звали бешеными и говорили, что они бьются, даже будучи мертвыми.

Я сделал шаг, схватил человечка за шкирку, вытащил из-за стола и поднял в воздух. Потряс.

— Кто?! — взревел я и сам почувствовал, что стал страшен.

Он удивительно правильно понял мой вопрос. И, к моему удивлению, завопил на чистом здешнем языке:

— О-ой! Не знаю, не знаю, пане. Ох, что мне делать?! Они убьют меня, убьют!…

Я швырнул его на пол и наклонился над ним:

— Кто?

— Пане, пане. Ручки-ножки поцелую, не надо…

— Кто?!

— Я не знаю. Он прислал мне письмо и в нем триста рублей с требованием удалить вас, потому что вы мешаете. Там было только одно предложение, и в нем говорилось, что он имеет интерес к пани Яновской, что ему выгодна ее смерть или брак с нею. И еще там было сказано, что он молодой и сильный и сумеет в случае чего заткнуть мне глотку.

Сходство судьи с хорьком вдруг дополнилось еще и смрадом. Я посмотрел на залитое слезами лицо этого быдла и, хотя подозревал, что он знает больше, чем говорит, брезгливо оттолкнул его. Не мог я марать руки об этого зас… Не мог. Иначе потерял бы уважение к себе навсегда.

— Вы еще ответите за это, — бросил я от двери. — И от таких мерзавцев зависят судьбы людей! Бедные мужики!

…Я ехал по лесной дороге и думал обо всем, что произошло. Кажется, все становилось на свои места. Конечно, вдохновитель охоты не Дубатовк: какая ему выгода, он не наследник Яновской. И не экономка. И не несчастная безумная в усадьбе Кульшей. Я перебрал всех, даже тех, на кого нельзя было и подумать, потому что стал очень недоверчив. Преступник молод, ему выгодна или смерть Яновской или брак с нею. Значит, он имеет какое-то право на наследство. Этот человек, как говорил Свецилович, был на балу у Яновской, он имел какое-то влияние на Кульшу.

Только два человека соответствовали этим данным: Ворона и Берман. Но почему Ворона так глупо вел себя со мной? Нет, скорее всего это Берман. Он знает историю, он мог вдохновить каких-то бандитов на все эти ужасы. Нужно узнать, какая ему польза от смерти Яновской.

Но кто такой Малый Человек и Голубая Женщина Болотных Ялин? Голова моя пухла от мыслей, и в ней все время вертелось одно и то же слово:

«Рука…» «Рука…» Почему рука? Вот-вот припомню… Нет, снова ускользнуло… Вот темная душа… Ну что же, нужно искать дрыкгантов и весь этот маскарад… И побыстрее.

Глава пятнадцатая

В тот вечер заявился Рыгор, весь в грязи, потный и уставший. Хмуро сидел

на пеньке перед дворцом.

— Тайник в лесу, — буркнул наконец. — Сегодня я выследил, что кроме той тропы, где я тогда караулил, есть вторая, с юга. Только она по локоть в трясине. Я забрался в самую пущу, но натолкнулся на непроходимую топь. И не отыскал тропы, чтобы переправиться через нее. Раза два чуть не утонул… Взобрался на вершину самой высокой ели и увидел на той стороне большую прогалину, а на ней посреди кустов и деревьев крышу какого-то большого строения. И дымок. Один раз в той стороне заржал конь.

— Надо будет пойти туда, — сказал я.

— Нет, только без глупостей. Там будут мои люди. И нехай пан извинит, но если мы поймаем этих паршивцев, мы поступим с ними, как с конокрадами.

Его лицо из-под длинных волос смотрело на меня с недоброй усмешкой.

— Мужики терпят, мужики прощают, мужики у нас святые. Но тут я сам потребую, чтоб с этими… как с конокрадами: прибить осиновыми кольями к земле руки и ноги, а потом такой же кол, только побольше, в задний проход, до самого нутра. И от ихних хат даже уголька не оставлю, все пущу пеплом, чтоб даже духа… чтоб духа ихнего смердючего не осталось. — Подумал и добавил: — И ты берегись. Может, и в твоей душе когда-нибудь панский дух забродит. Тогда и с тобой так… пане.

— Дурак ты, Рыгор, — холодно обронил я, — Свецилович тоже был паном, а всю свою короткую жизнь вас, олухов, от жадной шляхты да кичливых судей защищал. Слышал, как над ним голосили? И я могу так погибнуть… за вас. Молчал бы лучше, если Бог разума не дал.

Рыгор криво усмехнулся, потом достал откуда-то из свитки конверт, такой измятый, будто его вытянули из волчьей пасти.

— Ладно, не обижайся… Вот тебе письмо. У Свециловича три дня лежало, на его хату пришло… Почтарь говорил, что сегодня занес тебе в Болотные Ялины еще и второе. Бывай, завтра приду.

Я, не сходя с места, разорвал конверт. Письмо было из губернии от известного знатока местной генеалогии, которому я писал. И в нем был ответ на один из самых важных вопросов:

«Многоуважаемый сударь мой, пан Белорецкий. Посылаю вам сведения о человеке, которым вы интересуетесь. Нигде в моих генеалогических списках, а также и в аксамитных книгах про давность рода Берманов-Гацевичей я ничего не нашел. Но в одном старом акте натолкнулся на сообщение, не лишенное интереса. Обнаружилось, что в 1750 году в деле известного Вольнодумца Немирича имеются сведения о каком-то Бермане-Гацевиче, который за бесчестные деяния был приговорен к баниции — изгнанию за межи бывшего королевства польского и лишен шляхетских прав. Этот Берман был сводным братом Яраша Яновского, что носил прозвище Схизмат. Вы должны знать, что со сменой власти старые приговоры потеряли силу и Берман, если это наследник того Бермана, может претендовать на фамилию Яновской, если главная ветвь этого семейства исчезнет. Примите уверения…» и прочее и прочее.

Я стоял ошеломленный и все перечитывал письмо, хотя уже стемнело и буквы расплывались перед глазами.

— Ч-черт!… Все ясно. Берман, этот мерзавец и изощренный негодяй, — наследник Яновской.

И вдруг мне как стукнуло в голову.

— Рука… откуда рука?… Ага! У Малого Человека, когда он смотрел на меня сквозь стекло, была рука, как у Бермана, такие же длинные, нечеловеческие пальцы.

И я бросился во дворец. По дороге заглянул в свою комнату, но письма там не было. Экономка сказала, что письмо было, должно быть здесь. Она виновато квохтала передо мной: после той ночи в архиве она вообще стала очень льстивой и заискивающей.