Дикая принцесса
Шрифт:
– Я знаю, что ты не спишь, так что можешь открыть глаза.
Атарьяна не пошевелилась. Мир вокруг не сильно ее интересовал. Она знала, что находится уже не в подземелье, скорее всего, ее перенесли обратно в жилую часть дома. В новую комнату, потому что она разбила окно в старой. Но особого желания проверять догадку не было, и Атарьяна продолжала лежать, закрыв глаза и мысленно считая вдохи.
Голос не отставал.
– Ваше высочество, не заставляйте меня быть жестоким.
– Принесите еще одеяло!
А это что – жестокость или забота? Желание помочь или всего лишь попытка не дать ценному свидетелю погрузиться в пучины лихорадки? А было бы здорово. Больнее уже не станет, а вот не думать будет проще. Атарьяна сильнее сжала зубы, чтобы не стучали, и продолжила считать.
Сначала ее укрыли, потом поднесли к губам что-то холодное – край фарфоровой чашки, внутри что-то плещется. Не вода, гуще и ароматнее. Атарьяна так и не разжала губ, и жидкость стекла по подбородку прямо на подушку. Рядом кто-то выругался. Интересно, кто с ней нянчится: неужели сам дядюшка? Или он прислал кого-то из своих громил? А впрочем, не так и интересно.
Снова плеск, на этот раз не в чашке. Сосуд явно большой. Ведро? Атарьяна вцепилась в одеяло, когда его попытались отобрать. Хватка получилась неожиданно сильной, пальцы словно судорогой свело. Отпустили. Просто задрали с другого края, оголяя ноги. Левой стало холодно, правой... правая по-прежнему варилась в своем масляном котле. Но, когда к ней прикоснулась шершавая ладонь, показалось, будто в масло добавили раскаленного свинца.
Атарьяна вырвалась, выгнулась дугой и открыла глаза. Она хотела закричать, но услышала лишь глухой хрип. Они и голос у нее отобрали?
Кстати, кто такие эти они? Перед ней стояло трое: дядюшка, чья лысина поблескивала в солнечных лучах – уже утро? – рядом с ним какой-то закутанный в тряпки тип, похожий на нашаратского бедуина, третий – и вовсе чудище – огромный, кажется, в полтора раза выше дяди и в два раза толще. Чего еще им надо?
Атарьяна снова попробовала заговорить – и снова не произнесла ни звука. На мгновение она даже забыла о правой ноге, испугавшись, что теперь навсегда останется немой. Ее взгляд заметался по комнате: незнакомая, всего одно узкое окошко, вся мебель тяжелая, из цельного дерева.
Вперед выступил закутанный в длинный балахон мужчина, протянул костлявую, узловатую руку, и Атарьяна невольно дернулась. Мужчина не обиделся, убрал руку и присел рядом.
– Мое имя Рафаль, – произнес скрипучий старческий голос с едва уловимым акцентом.
Ноллиец? Врач?
– Вы позволите?
Он выразительно посмотрел вниз, на ноги Атарьяны, и, чуть поколебавшись, она кивнула. Рафаль склонился над раной, не касаясь, но внимательно ее разглядывая, потом потянул носом, жестом попросил перевернуть ногу, снова принялся смотреть...
–
Кажется, Коварэн не обрадовался, но спорить с врачом не стал.
– Мы можем перенести ее в мой кабинет.
– Зулун!
Гигант ожил. Он решительно шагнул к Атарьяне и, не обращая внимания на ее сдавленный, протестующий хрип, подхватил ее на руки.
– За мной, – Коварэн повел их к кабинету, на ходу обернувшись к доктору: – Кстати, что у нее с голосом?
– Это может быть последствием болевого шока.
– Это надолго?
– Предсказать нельзя. Может пройти через несколько часов, может остаться на всю жизнь. Нельзя предсказать.
– А как насчет всего остального? Она слышит, что мы говорим? Понимает?
– Нельзя предсказать, как именно трагическая случайность повлияла на молодую госпожу.
Атарьяна всерьез задумалась о том, чтобы разыграть дурочку. Но если она набросится на дядю с зубами и когтями, ее снова свяжут. А если начнет пускать слюни – гадость какая! – то могут просто убить, чтобы не возиться. Но что Коварэн рассказал врачу? Что там за «трагическая случайность»? Злость мешалась со страхом. Чего он от нее потребует?
В кабинете Коварэна было светлее и просторнее. Зулун опустил Атарьяну на диван-канапе, где она сумела устроиться с относительным комфортом, привалившись к спинке. Рафаль снова принялся осматривать ногу.
– Я могу к вам прикоснуться?
Было страшно, от воспоминаний о раскаленном пруте Атарьяну чуть ли не мутило, но в конце концов она кивнула, бросив перед этим затравленный взгляд на дядю. Не хотелось оставаться калекой, но что если это лишь временная передышка? Если шансов нет, то не лучше ли прогнать врача и умереть от заражения? Но ведь ей и этого, скорее всего, не позволят. Свяжут, напоят чем-нибудь – и делай, что хочешь.
Прикосновения Рафаля были легкими и слегка щекотными. Как будто бабочка села на кожу. Атарьяна перевела дыхание. Быстро покончив с осмотром, врач принялся отдавать приказы на незнакомом языке. Гигант Зулун тут же завозился в объемной кожаной сумке-мешке, доставая необходимое. В следующий час Атарьяну заставили выпить два разных зелья, промыли и обработали ожог, наложили мазь и показали, как правильно держать ногу и ухаживать за раной в последующие дни. Единственное, что она поняла из длинной тирады Рафаля, – он собирается уйти и оставить ее наедине с Коварэном.
Дядя все время находился рядом, смотрел, слушал, размышлял о чем-то – его глаза перебегали с Атарьяны на окно, на письменный стол, на дверь. Что еще он замыслил, какую подлость готовит? Атарьяна была почти уверена, что не успела ему ничего выболтать. Просто не смогла, а не из-за какой-то особенной храбрости. Если ей снова пригрозят железом, она согласится на что угодно.
– Ну, вот и все, – сказал Рафаль, довольно потирая руки.
Он с удовлетворением осмотрел повязку, скупо улыбнулся Коварэну и снова гаркнул: