Дикая степь
Шрифт:
— Так, все готово, — объявила Зоя Васильевна. — Бокта Босхаевич, почитайте вопросник, подумайте, что будете отвечать. Если что-то не нравится, карандашиком отчеркните. Только не слишком там — основной массив должен остаться в неизменном виде.
— Я это… — Бо кивнул в мою сторону. — Этого типа можно — за стол? У него язык подвешен. Он бы на все вопросы ответил…
— Вашего друга мы опросим по ходу передачи. А вы — гвоздь, — напомнила Зоя Васильевна и, кокетливо стрельнув глазками в сторону рослого московского археолога, ласково прожурчала: — Мр-р… У нас имитация прямого эфира, Тимофей Христофорович. Понимаете, у нас тут своя специфика, так сказать, местные особенности…
— Понимаю. — Археолог сладко зевнул с видом
— Ну и прекрасно. — Ведущая облегченно вздохнула и кивнула оператору: — Поехали…
И поехали. Вступление, доклад, выступления — все по сценарию.
Передача была про корни. Не про растительные, а про духовные. Краевед жестом фокусника выудил из своего потрепанного “дипломата” портянку с квадратиками и стрелками и принялся доходчиво объяснять, как важно для народа помнить про корни. То есть кто от кого получился и вообще откуда есмь пошла нация калмыцкая. Такую же примерно портянку мне показывал дядя Бо: кружочки, имена, стрелки. Дядя сказал, что в каждой калмыцкой семье существует генеалогическое древо и каждый калмычонок, едва начав ощущать себя в этом мире маленькой личностью, уже знает структуру этого древа назубок.
В целом меня этот вопрос занимал мало — и не из-за лености духовной, а в силу привитого системой характера общественного сознания.
Я вам сейчас одну маленькую пакость скажу — вы уж не обижайтесь. Давно заметил, что, в отличие от других наций, мы, русские, на корни свои плевать хотели. У подавляющего большинства из нас глубина познаний в личной генеалогии ограничивается дедкой и бабкой. Редко кто осведомлен о судьбе прадеда и прабабки. И уж совсем единицы могут проследить свой род до седьмого колена.
Думается мне, это не оттого, что мы такие моральные уроды, а ввиду объективных исторических причин. От Батыева нашествия и до ВОСР 1917 года генеалогические копания у нашего народа были присущи только аристократии, которая составляла весьма незначительный процент от общей численности населения страны. Остальным — подавляющему большинству — все как-то недосуг было: войны, катаклизмы, систематический мор вследствие естественных и привнесенных причин. А самое главное, пожалуй, — успешно привитая нашему народу азиатская привычка к рабскому состоянию. Это ведь далекие предки Бо — веселые скотоводы, завоевавшие практически полностью наш континент, — . в свое время вырезали все боеспособное мужское поголовье росичей. А затем ударно оплодотворяли наших вдов и девиц, штампуя подряд несколько десятков поколений полукровок, которым с рождения внушали: ты — сын рабыни, ублюдок и безотцовщина, ты — раб. Какая тут может быть родословная? А после двухсот сорока лет всеобщего рабского существования были четыреста лет существования холопьего, когда развлечься генеалогическими изысками могла позволить себе лишь упомянутая выше аристократия. А с 1917 по 1937-й холопы всю аристократию передушили и остались сам на сам.
Вот тут бы и подумать о генеалогии — да опять недосуг: маньяки-правители да страшная война совокупными усилиями отправили в мир иной что-то около девяноста миллионов наших с вами сограждан. Согласитесь — цифра впечатляющая даже по союзным меркам, а уж если брать по российским… Это же ведь больше половины всего населения нашей страны! А если учесть, что половина эта была представлена на девяносто процентов лицами славянской национальности… Попробуй после всех этих пертурбаций проследи свои корни. Сплошь обрубки и высохшие фрагменты, сиротливо торчащие из обугленной земли…
У калмыков с генеалогией все было в порядке. Лишения кочевой жизни и массовая депортация никак не повлияли на их отношение к корням. Маленький крепкий народ преданно хранил память отцов, бдительно следил за вековыми устоями и изо всех сил старался сохранить свою самобытность, не желая растворяться
В общем, корневая тема развивалась вполне гармонично: благодаря профессионализму ведущей, доклад как-то незаметно перерос в диспут, который проистекал достаточно шумно и оживленно, без стандартных зажимов, каковых следовало ожидать после многообещающего предостережения насчет имитации прямого эфира и безжалостных вырезаний. Тем не менее публика себя держала в рамках и не шибко баловала, разве что намеками: до девяносто третьего — так было, а после девяносто третьего — эдак, — но в пределах рамок, с поправкой на общероссийский упадок и тотальный бардак.
Как и обещали, Бо работал гвоздем программы: стержень передачи протыкал насквозь его генеалогическое древо, вонзаясь в первый нежно-зеленый побег и выходя острием из самой верхушки.
Это оказалось неожиданно интересно и занимательно: раньше я как-то не вдавался в подробности родословной моего боевого брата, да и сам он внимания на это не обращал — у него и без того дел по горло.
А сейчас я сделал вывод: а влияет генеалогия, еще как влияет! Бо — ханский отпрыск, прямой потомок удачливого полководца и мудрого правителя, каковым его представил краевед, — по всем параметрам вписывался в образ вождя. Умный, хитрый, прозорливый, могучий, как буйвол, с железным здоровьем и стальными нервами, прирожденный лидер. Правда, косноязычный и грубый до безобразия — но это, видимо, издержки производства. Всю свою сознательную жизнь он имел дело с представителями волчьей породы и командовал одиозными типами, которые этих представителей прилежно давили.
Толстому гвоздю приходилось туговато. Написанную мною речь ему почитать не дали — она даже в общих чертах не вписывалась в тему передачи. На простые вопросы он отвечал односложно, с грубоватой прямотой, а вопросы, выходящие за уровень его компетенции, с ходу переадресовывал мне, балуя аудиторию вполне респектабельной длиннющей фразой:
— Эмр-р… Ур-р… Полагаю, этот вопрос более полно раскроет мой уважаемый коллега. Концептуальных расхождений в этом аспекте у нас нет, так что…
Такую замысловатую для Бо конструкцию он явно где-то подслушал, записал и вызубрил — я ему ничего подобного не диктовал. Но в целом получалось очень даже недурственно — я с ходу ввинчивался в тему и пространно философствовал, радуя собравшуюся публику. Это я умею, не зря соответствующую боевую кличку в свое время получил.
Так бы мы и болтали мило до конца передачи, если бы ВДРУГ Зое Васильевне не пришло на ум обратить внимание на литературную подкованность гвоздя. Знаете, наверно, как это бывает в процессе передач: что читаете, кто больше нравится из авторов, какой стиль более всего отвечает мировоззренческой позиции, да почитайте на память что-нибудь щемящее из Ахматовой или Асадова…
— Стихи? — Бо мучительно наморщил лоб и беспомощно зыркнул в мою сторону — переадресовка в данном случае была неуместна. — Стихи… я это… А! Во: “…все мы, народ калмыцкий, любим вино и пляски, ой дарьки-дарь-ки — хорошо! Все мы, народ ойратский, любим потом подраться, ой дарьки-дарьки, хорошо!” Годится?
Публика в студии откровенно потешалась — весело им было с Бо. Хихикали, смеялись, переговаривались — атмосфера была явно не зажатая и где-то даже праздничная. Зоя Васильевна заслуженно радовалась — передача шла как по маслу, и во многом благодаря ее личному мастерству.
— А нашего великого современника вы, надеюсь, знаете? Нашего знаменитого земляка…
— А у нас их навалом, — приосанился Бо. — Амур-Санан, Сян-Белгин, Джимбинов, Аксен Сусеев, Эрёндженов… который из них?
— Ну что вы, в самом деле! — досадливо поморщилась Зоя. — Самого великого! Ну? Члена Союза писателей России, народного поэта Калмыкии, который является рупором демократии…