Дикая жизнь Гондваны
Шрифт:
Слышит шум воды из ванной и решительно направляется туда. Открывает дверь и замирает на пороге.
Вероника: (Томно) Входите, молодой человек.
Сантехник нерешительно входит и прикрывает за собой дверь. Слышен громкий всплеск, бульканье, кашель, затем громкие сладострастные крики.
Полуоткрытая дверь в квартиру открывается шире и входит соседка с нижнего этажа Алла Андреевна, женщина очень крупного сложения, с горящим взором, в бордовом халате..
Алла Андреевна: Викочка! К вам
Прислушивается к крикам, затем осторожно подходит к двери ванной и заглядывает в щель. Дверь внезапно распахивается и чьято рука втаскивает Аллу Андреевну внутрь. Крики становятся ещё громче.
Через некоторое время из ванной выкатывается бесформенный клубок тел, из которого торчит мокрая нога в ботинке, и укатывается в гостиную.
Дверь в квартиру вновь открывается и входит Семён Борисович, пенсионер со второго этажа, с газетой «Завтра» в руках.
Семён Борисович (возмущённо): Извините, что за шум, я не понимаю. Вы мне мешаете слушать радиопостановку!
Осматривается. Проводит пальцем по стене и внимательно его осматривает. Затем заглядывает в гостиную и некоторое время молча наблюдает за происходящим. Затем решительно скручивает газету в трубочку и исчезает в гостиной.
Крики ещё более усиливаются, если это возможно. Теперь к ним присоединяется голос Семёна Борисовича.
Семён Борисович: А вот так?! Вот так вам нравится?! А так?! А ещё?! Ну вот вам тогда ещё!
В прихожую, гремя бутылками в тележке, боязливо входит Бомж.
Бомж: убивают что ли кого?
Заглядывает в гостиную и в ужасе отшатывается. Некоторое время стоит в задумчивости, затем решительно идёт на кухню и возвращается оттуда с литровой бутылкой виски.
Делает большой глоток из горлышка, аккуратно завинчивает бутылку и прячет её за пазуху. Широко распахнув дверь, входит в гостиную и стоит, засунув руки в карманы, возле копошащихся на полу тел. Затем презрительно плюёт на ближайшую спину и, взяв тележку, уходит, оставив входную дверь нараспашку.
Не говоря ни слова через прихожую марширует ученик Серёжа с горном и барабаном, и скрывается в гостиной.
Последними через прихожую проходят цыганы с медведем на цепи. Крики из гостиной становятся невыносимы.
Закатный свет освещает гостиную. Вероника, раскинув ноги в стороны лежит на полу. Кроме неё никого в гостиной нет.
Вероника открывает глаза, широко улыбается, легко встаёт и идёт к лоджии. Лужи на полу приятно холодят её разгорячённые ступни.
Она выходит на лоджию. Солнце уже опустилось за горизонт, но попрежнему светло. Вдалеке на середину реки изпод разведённого моста выплывает яхта под алыми парусами. Многочисленные зрители на набережной машут руками.
Вероника: Белые ночи! Это же белые ночи! (Вспрыгивает на ограждение лоджии.) Подождите! Подождите! Я лечу к вам! (Летит.)
Старший лейтенант Пилипенко ходит согнувшись вокруг тела Вероники, что-то собирая к себе в ладонь. Затем пересчитывает, шевеля губами.
Старший лейтенант Пилипенко: Ага, тридцать два. Все на месте. (Берёт с ладони один зуб и рассматривает на свет.) Вот же, блядь, зубы-то какие! А тут, блядь, работаешь-работаешь, в говне этом ковыряешься, а в поликлинику и сходить некогда.
Некоторое время с неудовольствием двигает языком у себя во рту, затем ссыпает зубы Вероники в прозрачный пакетик и начинает составлять протокол.
Конец
О Вечном
Немного фашызма
Дикая жизнь Гондваны
Общая Теория Поля
И младенец ползёт
Не надо пиздеть
Большие и маленькие
Займемся любовью
Менструация
Хуйня
Пиздец
Телефонный Чорт
Вокзалы
Юмор
Наёбка
Правда о Женщинах и Евреях
Начальники Лысые и Волосатые
Дед Мороз
За упокой
Сойти с ума
Автомобилист
Неудачники и Лузеры
Два Писателя
Предназначение
Немного фашызма
Есть мы и есть они.
Они сразу знают, как нужно, а мы это узнаём, когда нам дадут хороших пиздюлей. Или учительница на нас так накричит, что мы поймём, что так нельзя себя вести.
Потом мы, когда поймём, как правильно, то, может быть, у нас иногда будет правильнее, чем у них, и мы даже будем на них покрикивать, но это редко. Нет, впрочем, вообще не бывает, чтобы мы мастером на производстве или в тюрьме авторитетом.
А ещё мы боимся после одиннадцати гром-ко кричать, а они включают в шесть часов утра электродрел
Мы, блядь, разные. Когда мы сидим за одним столом, нам друг за друга неудобно, потому что говорим не то, не так и не тем голосом, и лучше бы ушли уже кто-нибудь нахуй.
Если они молодцы, то мы мудаки, и наоборот.
Их женщины никогда с нами не ебутся, а если напьются пьяные и поебутся, то потом очень нами недовольные. Наши женщины точно с ними время от времени ебутся, но от этого уже вообще всех тошнит.
Мы хорошо все друг друга различаем. Когда мы уходим, они говорят «ну наконец-то». А мы сразу за дверью прислоняемся к стене и говорим «ой блядь!»
Нам нужно как-то научиться делать так, чтобы они не приходили, и им тоже нужно навсегда понять, что мы им нахуй не нужные и пользы от нас никакой.
Тогда мы будем друг друга все любить или хотя бы вспоминать иногда с удовольствием.
Дикая жизнь Гондваны
Люди, на самом деле, ничего не умеют — совершенно ничего, даже самых простых штук, которые любой червяк умеет, или таракан, или, я не знаю, вообще какая-нибудь идиотская инфузория-туфелька.