Дикен Дорф. Хранитель карты
Шрифт:
— Чего вам, ребят? — задыхаясь и потея, спросила она, выпутывая свои волосы из рук плаксивого хулигана. — Хватит уже!.. Так чего вам здесь нужно?
— Мы тут вчера оставили…
— Рупи! Руперт, миленький, засни ты наконец… Ау, что за несносный ребенок!
— Извините, мэм, — перебил Дикен, — мы здесь вчера оставили сумку с нотами, не видели?
— Делать мне нечего, как следить за сумками вашими! У меня вон, своя обуза… Глупый, непонятливый ребенок! — выдавила с яростью сиделка.
— Дети — это не обуза, мэм! По-крайней мере не бОльшая, чем взрослые.
— А ты вообще
— Я и не думал умничать, мэм, просто утверждаю, — спокойно отозвался мальчик, застегивая верхние пуговицы сорочки. — Значит сумок вы не находили, так?
— Я не видела ни сумок, ни нот, ни скрипок, ни рояля, ничего подобного! Вы уверены, что оставили ее именно здесь?.. Рупи, пожалуйста, засыпай…
— Если бы мы были уверены, думаю, мы здесь не находились бы, — вмешалась Эйприл.
— Ох, Господи, вас мне здесь еще не хватало! Что за дети пошли: одни ревут неугомонно, другие хамят старшим… Не знаю ничего про сумки! У Пенфилда спросите, смотрителя ночного! Он закрывает отделения вечером, открывает утром. Если вы что и оставили, то это скорее всего у него!
— А адрес?
— Что ж вы такие настырные? Я вам не справочное бюро… Подайте колыбель! — сказала она, указывая на маленькую люльку за лавкой. — Вот так. Посидите с этим шальным ребенком, я сейчас.
Сиделка не спеша прошла дальше по приемной и скрылась за одной из служебных дверей. Друзья сели на лавку по обеим сторонам от колыбели. Ребенок разрывал тишину плачем, даже не открывая глаз. Эйприл предупредила друга сразу, что с маленькими детьми у нее отношения натянутые, и лучше ей не лезть к Руперту. Дикен на это лишь смерил ее негодующим взглядом. Он протянул руку к крохе и тот, едва приоткрыв глаза, тотчас же замолчал. Своими огромными чистыми, хоть и заплаканными, глазами он посмотрел на Дикена и улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ. В этот самый момент Эйприл смотрела поочередно на обоих и удивлялась — как у годовалого Рупи и четырнадцатилетнего Дикена могут быть такие схожие улыбки. Нет, речь шла не о родственной схожести. Эти двое очень странно, но искренне и ясно улыбались глазами, словно понимая друг друга. Руперт в люльке, Дикен, ссутулившись и уложив локти на колени так, что опирался щекой на сцепленные в замок пальцы, — оба были сейчас где-то в одном недосягаемом для остальных месте.
— Я оглохла? — вдруг раздался голос сиделки, которая выбежала с пером в руке. — Что вы сделали с ребенком? Рупи?! Руперт?! Почему ты молчишь?.. Ты улыбаешься? Ну, дети, — она презрительно посмотрела на растерянных друзей. — Так. Дай сюда свою руку, — не дожидаясь добровольного выполнения приказа, она сама схватила руку Дикена, — да не бойся ты, я только адрес напишу… Вот. Если случайно сотрете, можете не возвращаться, я опять не побегу искать. Ну чего стоим, идите! Мне еще ребенка теперь в чувство приводить… Почему же он молчит? Рупи?..
А Рупи все также молча и с улыбкой проводил друзей взглядом и, как только они скрылись за дверью, снова завыл и заныл, да еще громче и круче прежнего.
Дикен и Эйприл решили не
Июньское солнце приятно согревало весь Дафиэлд своим теплом. Даже в центре города воздух не застаивался и сменялся бархатной прохладой. Цвета преображались каждый шаг. Звуки копыт лошадей еще звонче отдавались по мостовым и брусчаткам, собирая все звуки в одну слаженную игру, чтобы лето тянулось дольше, чтобы оно было насыщенным, а каждая минута стала непредсказуемой.
После первой встречи с Мортусом предсказуемость стала злейшим врагом Дикена и Эйприл. Мальчик решил для себя, что будет бороться с ней до последнего своего вздоха, и неустанно повторял это всем. Он пообещал сделать их с Эйприл жизнь самым Великим и Интересным Приключением, а что может быть интересней, чем сам интерес.
Перед друзьями стоял дом, неброский, старый, местами пожелтевший от дождей. Хотя самые слабые места в виде трещин, облупленных и обшарпанных стен скрывал занавес плюща. Слева на небольшой высоте висела деревянная табличка с точно таким же адресом, что и на руке у мальчика. Сомнений не оставалось — это дом ночного смотрителя. Эйприл, не мешкая, направилась к двери и тремя резкими ударами кулака нарушила покой в доме.
Дверь приоткрылась. Перед ними возникла женщина с растрепанными волосами, покрытыми мукой, в переднике и мокрым полотенцем в руке. Из открытой двери доносился приятный запах печеных булок. Дама сделала глубокий выдох, вытерла лоб полотенцем, забросила его на плечо и окинула ребят неодобрительным взглядом. Затем, приметив стопку газет в руках Дикена, словно измученная лошадь, подняла глаза и заявила медленно и отчетливо:
— «Дафиэлдс Инстанс»? Уже есть, всего доброго, — но только она захлопнула дверь, как стук раздался снова.
Дверь распахнулась вновь. Тетя-пекарь поджала злостно губы и прищурила глаза.
— Не наглейте, дети! Вот вам по булке. А теперь идите отсюда…
— Простите, здесь живет мистер Пенфилд?
— Допустим, — ответила она, недоверчиво склонив голову, затем оглянулась и снова обратилась к детям, — а что вам нужно от него? Он спит.
— В больнице нам сказали, что он смотритель, и возможно у него есть вещи, которые мы случайно там оставили, — Дикен любил врать, но румянец мгновенно предательски сбагривал его щеки.
Эйприл, заметив это, тут же встряла в разговор:
— Он такой неуклюжий, оставил кожаную сумку с нотами прямо в лечебнице…
— Хм, это все потому, что детей сейчас никто не учит ответственности! — с гордостью воспитателя сказала миссис Пенфилд и, немного погодя, впустила ребят в дом, а сама направилась вглубь комнат. Спустя пару минут вышел и сам смотритель.
Он был облачен в бежевый потертый халат, а в глазах читалась досада от недосмотренного сна. Выйдя, он мельком глянул на друзей, молча удалился и вернулся уже с кожаным портфелем.