Дикие лошади. У любой истории есть начало

Уоллс Джаннетт

Однажды Джим сказал Роз-Мари, что она такая сильная, что любая тварь, которая ее укусит, тут же сплюнет или выплюнет. Ей очень понравилась такая характеристика, данная отцом. Роз-Мари никогда не боялась койотов и волков, и ей очень не нравилось смотреть на животное в клетке или в загоне. Она даже считала, что куриц надо выпустить из курятника. Она говорила, что быть съеденным койотом — это риск, на который можно пойти ради свободы. Кроме этого ей казалось, что койотам тоже надо чем-то питаться. Именно поэтому я всегда винила Роз-Мари в том, что случилось с коровой Босси.

Англичане были настолько довольны работой Джима, что прислали ему в подарок чистокровную корову джерсейской породы. [18]

Босси была серо-коричневого цвета, огромной и красивой. Корова давала нам по десять литров жирного молока в день. Она была такой ценной коровой, что я решила осенью ее покрыть, теленка продать весной и на этом заработать. Я уже даже начала копить и думать о тех днях, когда мы сами сможем позволить себе наше собственное ранчо.

Но однажды кто-то не закрыл ее загон, и Босси пришла в зерновое хранилище и съела огромный мешок зерна. Когда ее увидел старый Джейк, она уже вся раздулась, облокачивалась о стену сарая и мычала от боли.

18

Порода молочных коров выведена в Англии на о. Гернси (Guernsey), расположенном в проливе Ла-Манш, в конце XVII — начале XVIII в. — Прим. пер.

Джим и старый Джейк пытались спасти ее, как могли. Чтобы ее могло вырвать, они сделали специальную смесь из табака, марганцовки, виски и мыльной воды. Перелили эту смесь в бутылку из-под виски и попытались влить ее содержимое в глотку животного, Босси не хотела глотать, и смесь вытекала у нее изо рта. Потом старый Джейк раздвинул ей челюсти, а Джим засунул горлышко бутылки так глубоко, что его рука исчезла в глотке Босси до локтя.

Он вылил содержимое бутылки прямо ей в живот, и ее действительно немного вырвало, но она уже была не жилец, поэтому действия никакого это не возымело. У нее подогнулись колени, и она медленно упала. В отчаянии Джим даже сделал перочинным ножом разрез в животе Босси, чтобы выпустить газ. Но и это не помогло, и через час наша огромная, прекрасная корова дорогой породы умерла и превратилась в тяжелый каркас с остекленевшими глазами, лежащий на полу амбара.

Я была одновременно взбешена и расстроена. Было ужасно неприятно терять ее, когда я имела на нее такие далеко идущие планы. Я была уверена, что задвижку загона оставила открытой Роз-Мари, которая хотела таким образом дать ей свободу. Девочка была в таком страхе от вида того, как Джим и старый Джейк пытаются спасти корову, что ушла на крыльцо и плакала навзрыд. Я хотела ее хорошенько ударить, но она настаивала на том, что не виновата и не выпускала корову из загона, а сделал это маленький Джим. Так как я точно не знала, кто это сделал, и никаких доказательств у меня не было, я просто решила все позабыть и никого не наказывать.

«Не забывай, — сказала я ей, — что может случиться, когда животное получит свободу. Животные делают вид, что им неприятно быть в неволе, но на самом деле они понятия не имеют, что делать со свободой. И очень часто эта свобода их убивает».

После появления на ранчо большого стада Джим начал ремонтировать ограду. В общей сложности на это ушел месяц. С собой на работу Джим брал Роз-Мари. Они уезжали на пикапе и отсутствовали целыми днями. Они спали в степи, готовили на костре и возвращались домой только для того, чтобы пополнить запасы продуктов и взять новые мотки проволоки. Роз-Мари обожала отца, а он очень ценил то, что она любит дикую природу. Они с радостью проводили время в компании друг друга. Роз-Мари говорила без умолку, а Джим очень мало. Он кивал, улыбался и иногда вставлял фразы наподобие «Вот как?» или «Нормально». У него было достаточно работы: надо было копать ямы для столбов, поправлять накренившиеся столбы и натягивать проволоку.

«Эта девочка вообще умеет держать

рот закрытым?» — поинтересовался однажды старый Джейк.

«Ей есть что сказать», — отвечал Джим.

Во время их отсутствия я вела размеренную жизнь на ранчо. Здесь всегда было работы больше, чем человек в состоянии сделать за день, поэтому я выработала для себя несколько простых правил. Я не занималась бесконечной уборкой. Раз и навсегда я решила для себя, что я не служанка. Аризона — место довольно пыльное, но от небольшого количества пыли никто еще не умирал. Я была уверена, что идеал домохозяек, заключающийся в том, что в доме все должно блестеть и сиять, явно не для меня. Более того, я считала чистоту излишней. Все, кто работает на земле, быстро пачкаются, а во время жизни в Чикаго я насмотрелась на далеко не лучших людей, которые жили в идеальной чистоте. Каждые несколько месяцев я со скоростью вихря убиралась в доме, и старалась делать это как можно быстрее, чтобы уложиться за один день.

Я наотрез отказалась стирать одежду. Я следила за тем, чтобы мы покупали свободно сидящую одежду, в которой можно легко приседать, наклоняться и размахивать руками. Я не любила плотно прилегающую одежду и рубашки, застегнутые на верхнюю пуговицу. Мы носили рубашки до тех пор, пока они не становились грязными с внешней стороны, потом выворачивали их наизнанку или носили задом наперед. Несмотря на это, наши вещи служили нам в четыре раза дольше, чем служат вещи в домах чистюль. Когда рубашки становились такими грязными, что, по выражению Джима, от них начинал шарахаться скот, я отвозила их в Селигман, где сдавала в прачечную и платила за стирку по весу белья.

Джинсы Levi’s мы вообще не стирали. От стирки джинсы садились и ткань изнашивалась. Мы носили их до тех пор, пока они не становились блестящими от грязи, навоза, слюны животных, жира, масла, смазки для колес и бекона, а потом носили еще некоторое время. В конце концов, Levi’s пропитывались грязью настолько, что они уже не могли стать грязнее. Когда доходило до того, что тебе начинало казаться, что джинсы изготовлены из непромокаемого брезента, который к тому же защищает от колючек и шипов, тогда я понимала, что мы их победили, как необъезженную лошадь. Когда Levi’s выдерживаются, как хороший бурбон или копченая ветчина, тогда ковбой не отдаст свои джинсы в стирку даже за деньги.

Мое обеденное меню было простым. Я не делала никаких суфле, муссов, соусов, ничего не фаршировала, как могли бы делать домохозяйки на востоке страны. Я готовила еду. Очень часто на гарнир были бобы. У нас в кухне на плите всегда стояла кастрюля с бобами, которой нам могло хватить на несколько дней: от двух до пяти — в зависимости от количества ковбоев, которые работали на ранчо. Рецепт приготовления был тоже самый простой — варим до готовности, соль по вкусу. Больше всего в бобах мне нравилось то, что, если добавлять в кастрюлю воды, бобы невозможно переварить.

Когда мы не ели бобы, мы ели стейки. Рецепт приготовления тоже был элементарным: поджариваем с обеих сторон, соль по вкусу. Гарниром к стейку обычно шла вареная картошка в мундире, соль по вкусу. На третье мы обычно ели консервированные персики в сиропе. В том, что я готовила, не наблюдалось особого разнообразия, однако продукты были качественные, и еды было всегда достаточно. «Без сюрпризов, — так обычно говорила я о своей еде ковбоям, — но и без разочарований».

Однажды, когда у меня осталось лишнее молоко и я не хотела, чтобы оно пропало плюс почувствовала в себе некоторые кулинарные амбиции, я сделала творог точно так же, как в свое время делала моя мама. Я прокипятила прокисшее молоко и положила в ткань из разрезанного мешка из-под сахара, после чего подвесила, чтобы стекла сыворотка. На следующий день я посолила творог, положила в тарелку и выставила на стол во время ужина. Семье так понравился творог, что он исчез меньше чем за минуту. Я не поверила своим глазам — столько работы, а съедают в момент.