Дикие лошади
Шрифт:
– Томас! Входите, дорогой. – Она жестом пригласила меня войти, несмотря на преграду. – Это мой сын Пол, – объяснила она мне. – Пол, это Томас, друг Валентина, я говорила тебе.
– Как он? – спросил я. – Валентин? Ее лицо сказало мне все.
– Он ушел от нас, дорогой. Входите же. Мне нужна ваша помощь. – Эти слова заставили заволноваться ее сына, которого она всегда называла напыщенным тираном и не преувеличивала. Помимо тяжелого начальственного взгляда, он был примечателен тонкими темными усиками под мясистым вздернутым носом, ноздри которого смотрели прямо вперед.
– Матушка, – сдерживаясь, произнес он, – всю помощь, которая тебе нужна, окажу я. Я великолепно справлюсь сам. – Он жестом предложил мне уйти; я с удовольствием это проигнорировал, протиснулся мимо него, поцеловал Доротею в увядшую щеку и попросил чашечку чая.
– Конечно, дорогой. О чем я только думаю! Пойдемте в кухню.
Она была одета во вчерашнюю зеленую юбку и кофту, и я решил, что Доротея вообще не ложилась спать. Тени вокруг ее глаз стали еще темнее, а полное тело выглядело слабым до дрожи.
– Я позвонила Полу после того, как вы уехали, – едва ли не извиняясь, сказала она, наливая воду в чайник. – Понимаете, я чувствовала себя так одиноко. Я думала, что должна просто сообщить ему, что его дядя умирает…
– И, конечно, я сразу же выехал, хотя было уже слишком поздно, – с нажимом произнес Пол. – Это было правильно. Это мой долг. Ты не должна была оставаться наедине с умирающим, матушка. Его следовало поместить в больницу.
Я взял чайник из рук Доротеи и попросил ее присесть, уверяя, что сам расставлю чашки, блюдца и все остальное. Она с признательностью передала дело в мои руки, пока ее «помощник во всем» продолжал раскачиваться на пятках и превозносить свои добродетели.
– Валентин был уже мертв, когда я приехал сюда. – Голос его прозвучал удрученно. – Конечно же, я настоял на том, чтобы позвонить доктору немедленно, хотя матушка хотела дать ему еще поспать. Просто смешно! Я вас спрашиваю: для чего же нужны доктора?
Доротея подняла глаза, выражая отчаяние.
– Этот чертов тип был груб со мной, – пожаловался Пол. – Его следовало бы уволить. Он сказал, что Валентину надлежало быть в больнице и что он приедет сюда в семь, не раньше.
– Он ничего не смог бы изменить, даже если бы приехал, – грустно возразила Доротея. – Валентин сам хотел умереть здесь. Все было сделано как надо.
Пол упрямо выражал несогласие. Крайне устав от него, я спросил Доротею, могу ли я отдать последнюю дань Валентину.
– Зайдите к нему, дорогой, – кивнула она. – Он обрел покой.
Я оставил ее внимать по долгу родства высказываниям отпрыска и зашел в спальню Валентина, ярко освещенную лампой под вызывающе веселым абажуром, свисавшим с потолка. Настольная лампа стояла невключенной на тумбе у кровати. Я подошел и зажег ее.
Стариковское лицо Валентина было бледным, смерть разгладила его, и лоб под ладонью был уже холоднее, чем бывает у живых. Затрудненное дыхание уступило место
Я двинулся к двери, по дороге погасив верхний свет. Доротея появилась из кухни и вслед за мной вошла в комнату Валентина.
– Он умер в темноте, – горестно сказала она.
– Он этого не сознавал.
– Нет… но… я выключила лампу у его постели, чтобы люди не гадали, почему это горит свет, а сама села в то кресло у окна, ожидая приезда Пола, прислушивалась к дыханию Валентина и незаметно уснула. Я просто уплыла прочь. – Глаза ее наполнились слезами. – Я не знаю… я хочу сказать, что ничего не могла с этим поделать.
– Вы очень устали.
– Да, но когда я проснулась, было так темно… и абсолютно тихо, и я поняла… Это было ужасно, дорогой. Я поняла, что Валентин перестал дышать… и что он умер, пока я спала, и меня не было рядом с ним, чтобы подержать его за руку или как-нибудь проститься… – Ее голос дрожал от рыданий, она утирала слезы кулачком.
Я обнял ее за плечи, и так мы стояли у кровати Валентина. Я думал, насколько среди всего этого горя ей повезло, что она не видела мига, когда остановилось сердце ее брата, не слышала его последнего хриплого вздоха. Я видел смерть своей матери и никогда не забуду этого.
– Во сколько сюда приехал ваш сын?
– О, должно быть, около трех. Понимаете, дорогой, он живет в Суррее. Это долгий путь, и он уже лег спать, по его словам, когда я попросила его приехать… Я только хотела с кем-нибудь поговорить, но он настоял на том, чтобы приехать… Это очень мило с его стороны, не так ли?
– Да, – отозвался я.
– Он задернул занавески, конечно, и зажег везде свет. Он был очень сердит на меня, что я сидела в темноте и не позвонила Робби Джиллу. Но ведь Робби может только официально засвидетельствовать, что Валентин мертв. Пол не понимает, что я хотела просто побыть в темноте с Валентином. Это было как-то уютно. Понимаете? Словно прощание. Просто мы вдвоем, как будто мы снова стали детьми.
– Да, – ответил я.
– Пол разумно мыслит, – признала она, – но я устаю от него. Мне жаль, что я разбудила вас так рано. Но Пол был так сердит на меня… что я позвонила вам, когда он пошел в ванную, потому что иначе он мог остановить меня. Я какая-то сама не своя, я чувствую себя такой слабой.
– Я рад, что я здесь, – заверил я ее. – Вам нужно сейчас поспать.
– О, я не могу. Я должна бодрствовать, чтобы встретить Робби. Я так боюсь, что Пол будет груб с ним.
Наверняка, подумал я.
Упомянутый Пол вошел в комнату, вновь включив верхний свет.
– Что вы делаете тут вдвоем? – требовательно спросил он. – Матушка, уйди отсюда и перестань расстраивать себя. Дядюшка получил блаженное избавление, как мы все знаем. Сейчас нам следует поговорить о твоем будущем и о моих планах на это будущее.
Плечи Доротеи напряглись под моей рукой. Я снял руку и вместе с Доротеей вышел из комнаты Валентина обратно в кухню, вновь потушив резкий верхний свет. Выходя, я бросил взгляд на спокойное старое лицо, скрытое полутенью. Вечная, непреходящая тень.