Дикие сердцем

Клейтон Виктория

— Все чисто. Никого нет.

Лемми поднялся из-за куста. Его тело казалось голубовато-белым в темноте. Лемми поднял голову. Мягкий свет луны выхватил из темноты его нос, щеки и брови. Я подумала, что совсем недавно видела очень похожее лицо.

— Отправляйся домой. Лемми будет охранять тебя. Лемми станет свистеть, если он вернется.

Лемми вновь скрылся в кустах. Он передвигался, подпрыгивая, словно заяц. Луна, выглядывая из-за туч, покрывала серебром его голые ягодицы.

Письмо от Виолы ожидало меня на столе. Я сунула в камин полено, уселась за стол и приступила к чтению.

Дорогая Фредди!

Флоренция

прекрасна, работа доставляет удовольствие, погода замечательная, а музеи великолепны. Джайлс шлет горячий привет. Теперь о тебе. Беспощадная Фортуна распорядилась таким образом, что ты звонила как раз в тот момент, когда ко мне заявился Алекс. Я сказала, что не имею ни малейшего понятия, где ты находишься. Что бы я ни говорила, Алекс мне не верил. Его глаза сузились и потемнели, он стал тяжело дышать. Я ужасно испугалась. Алекс продолжал расспрашивать, но я все отрицала. С каждой минутой Алекс все больше мрачнел. Затем он уставился на Маузера с таким видом, словно собрался разорвать его на части. Ты ведь знаешь, что Маузер, кот наших соседей, большую часть времени проводит со мной, потому что я не жалею для него лакомств. Кот удивительно красивый: рыжий, пушистый, с каштановой полоской вдоль спины, очень толстый, с круглой мордочкой. Я подумала: если бы Алекс стал его пытать, то я немедленно призналась бы, где ты находишься. Какое счастье, что никто никогда не пытался вербовать меня в КГБ! Даже угроза разрубить дождевого червя напополам заставила бы меня выдать все на свете тайны. К снастью для меня и для Маузера, Джайлс вернулся домой раньше обычного. Он предложил Алексу виски. Мужчины оставили меня и принялись обсуждать новую выставку в галерее Тейт^[71]. После того как Алекс ушел, я рассказала Джайлсу о своих подозрениях. Джайлс не воспринял мой рассказ всерьез, наоборот, громко расхохотался. Я ужасно рассердилась, что, как ты знаешь, со мной происходит крайне редко. Джайлс извинился и был очень мил, но я заметила, что он поглядывает на меня и с трудом сдерживает смех. Стоит ли выходить замуж за человека, который не воспринимает меня всерьез?

Мы уехали из Лондона во Флоренцию. Пока я не замечала слежку. Но, Фредди, теперь я абсолютно уверена, что ты правильно поступила, отказавшись связать свою судьбу с Алексом. Он может казаться очаровательным и цивилизованным, но уже через минуту его глаза вдруг наливаются кровью, а из-под маски приличного человека выглядывает звериная сущность. А вскоре он вновь становится обаятельным душкой. Тебе не кажется, что Алекс в некотором смысле сумасшедший? Недавно по Лондону пронеслась весть о том, что Алекс собирается жениться на Заре Дракс-Идс. Зара — твоя полная противоположность. Только безумец осмелится посмотреть в ее глаза любящим взглядом, не опасаясь мгновенно превратиться в камень.

Джайлс говорит, что мы уже опаздываем на ленч, поэтому заканчиваю. Я очень рада, что тебе нравится коттедж. Он твой настолько долго, насколько ты захочешь. Как только мы вернемся в Англию, я приеду повидаться.

До встречи, Виола.

Был ли Алекс сумасшедшим, или просто пытался идти своим путем? Я не знала ответа на этот вопрос. Искры поднимались зигзагами и исчезали в каминной трубе. Собственные поступки зачастую казались мне иррациональными. Сегодня я пряталась в темноте, сжавшись за деревом, лишь для того, чтобы избежать встречи с Гаем. Не так давно я скрывалась в тени вонючих мусорных баков, чтобы не попасться на глаза Алексу. Разве способен нормальный человек на такие поступки? И более существенно: разве не сбежала я от всех, кого знала, вместо того чтобы не побояться ответить за свои поступки? Меня ужасно угнетала мысль о том, что я жестоко ранила Алекса. Чувство вины отступило после того, как я увидела Алекса с Зарой. Мысль о том, что сердце Алекса не разбито, наполняла меня оптимизмом. Но теперь меня более всего тревожило

то, что я являюсь беглецом по своей сути.

Я пыталась найти оправдание своим поступкам, убеждала себя, что мне необходимо время, чтобы во всем разобраться. Но суровая правда говорила: я готова на все что угодно, лишь бы избежать конфронтации. Мне не хватало мужества отстаивать свои убеждения. Я ужасно боялась вызвать гнев других людей.

Я поднялась и стала вышагивать по комнате. Мне хотелось найти аргументы, которые смягчили бы суровость приговора, но в конце концов я вынуждена была признать, что таковых не имеется. Я не собиралась давать себе поблажку. После окончания школы искусств я пыталась протоптать собственный путь, стремясь к независимости и не принимая эпикурейские склонности толпы. Но мое поведение было, скорее, реакцией на диктат Фэй, а не осознанной необходимостью. Всю свою жизнь с восьми лет мне, беспомощной, приходилось уступать, и так до подросткового возраста. Я яростно сопротивлялась, не желая подчиняться суровым требованиям Фэй. К своему стыду, я вынуждена была признать, что до сих пор порабощена, — нет, не самой Фэй, а чувством глубокой ненависти к ней. Но кем она была, в конце концов? Пустой, заносчивой и глупой женщиной. Я наделила ее могуществом, которым она никогда не обладала.

Я снова оглянулась назад, снова проанализировала свои поступки. Осмысление пришло только сейчас. Я ненавидела Фэй за то, что считала ее виновной в смерти мамы и отступничестве отца. Но ведь на самом деле ее нельзя винить. Родители сами ответственны за свою счастливую жизнь. Слезы покатились по щекам. Я думала о родителях, о том, что они не смогли защитить меня, но я понимала, что все равно продолжаю любить их. Неожиданно вспомнилось старое изречение: «Мы не становимся взрослее до тех пор, пока не научимся прощать своих родителей».

Я поднялась наверх и вытащила чемодан из платяного шкафа. В кармане на дне нащупала ногу Еванджелины. За годы, которые прошли после смерти матери, тряпичная нога успела потерять бОльшую часть набивки, ткань протерлась, обожженный конец истрепался до дыр. Даже туфелька, казалось, стала тоньше. Я спустилась в гостиную и бросила ногу в огонь. Она вспыхнула ярко, осыпалась черным пеплом, который вместе с дымом вылетел в трубу.

Глава 31

Я оставила работу на мельнице, чувствуя одновременно и сожаление, и облегчение. Но все же больше облегчение. Мне нравилось это старое сооружение. Теперь я наслаждалась долгим беспробудным сном, это была награда за тяжелый физический труд. Но я была счастлива покинуть помещение, в котором хозяйничали крысы. То, что я вскоре начну рисовать, приятно будоражило меня. Дасти воспринял известие о предстоящих переменах с философским спокойствием.

— Новый хозяин — новые путы, — повторял он время от времени и покачивал головой, но его глаза подозрительно блестели.

Джордж торжествовал:

— Ненавижу мельницу. Никогда больше не желаю слышать шум вращающихся жерновов. Я хочу, чтобы мы поскорей переехали в Торчестер. Ненавижу деревню и всех ее обитателей. Всех, — Джордж на секунду запнулся, — кроме тебя и мисс Ярдли. Не имею ничего против мисс Уоткинс, хотя она немного не в себе. Правду говорят, что она любит скакать по лесу нагишом?

— Не следует доверять сплетням. Ты ведь не испытываешь ненависти к мистеру Гилдерою? В конце концов, он оплачивает твое обучение.

— Думаю, что нет. Хотя он производит впечатление человека, который облапошит тебя при первой же возможности. — Джордж наморщил лоб и сжал кулаки. — Но я не позволю ему обманывать себя.

Я еще раз попыталась уговорить Дасти разрешить Джорджу пойти на прием к Эдварду. Дасти был непреклонен:

— Когда мальчик родился, врачи сказали, что ничего нельзя сделать, медицина бессильна. Думаю, что это Господь послал нам наказание за грехи его матери.

— Какая чепуха! Даже если Господь был так несправедлив, мы сможем все исправить. Доктор Гилдкрист рекомендует показать Джорджа специалистам в Лондоне.