Дикие

Иванова Татьяна Михайловна

— И Никиту Куренцова? — изумленно переспросил Афанасий Серебренников.

— Я же сказал, всех! — с раздражением взглянув на молодого подьячего, упрямо заявил Иван Головинов.

— Да, как же Вы, Иван Степанович, посмеете сие сделать-то?! — недоверчиво переспросил его Андрей Краюшкин. — А коли это не оборотень будет, а и впрямь Никита Куренцов? Да он тогда Вас заживо сгноит в наших же застенках!

— Коль Никитой Куренцовым окажется, то и слава Богу! А уж сгноит он меня или нет, — это дело не главное!

— А ты, Ваня, не боись! —

шутливо подбоченясь, подтрунил дед Прохор.

— Мы помереть-то тебе не дадим! Водой и хлебцем будем обеспечивать чаще, чем положено, а то и из дома чего посытней прихватим, а, ребята?

Иван Головинов, рассердившись, метнул на деда строгий взгляд.

— Ишь ты, подстрекательством занялся! Смельчак какой! Да ты как вбежал-то сюда, я подумал, что и скобку-то дверную совсем оторвешь от испуга! А тут, на тебе, осмелел ужо! Ну, а коль ты и шутки шутить начал, то я тебя сейчас к арестанту-то и отправлю, да велю тебе его отыскать, а потом и в темную свесть, а?

Все тут же засмеялись, поглядывая на деда Прохора, а он, приосанясь, с вызовом взглянул на Ивана Головинова.

— Не отправишь! Потому, как я равный тебе по чину!

— По чину-то равный, только Савелий Никонорович вместо себя всегда меня за главного оставляет!

Дед Прохор не успел ничего ответить Ивану Головинову, по той причине, что в этот момент снова открылась входная дверь, и, легок на помине, живой и невредимый, а главное абсолютно не напуганный странным арестантом, на пороге появился глава заведения, Бобруйский Савелий Никонорович.

Он был упитан и высок ростом, а потому вид имел внушительный. Лицо его было вечно строгим и недовольным своими подчиненными, казалось, что он с ним, таким вот и родился. Одним словом, взглянув на него, было сразу видно, что перед тобой начальствующий человек.

— Фу! Ну и жара! — изрек Савелий Никонорович вместо приветствия, и лишь только ступил за порог, тут же принялся растегивать свой тяжелый суконный кафтан зеленого с серым цвета.

Андрей Краюшкин, завидев строгого главу строго сего заведения, тут же поспешно вскочил с пола, однако это не укрылось от цепких глаз Савелия Никоноровича. Он удивленно окинул взглядом собравшихся и строго спросил.

— Чего это вас тут так много скопилось? Или у вас ноне все дела в одном месте наметились? И что происходит-то? Почему ты, Иван Степанович, позволяешь Краюшкину на полу валяться? Ты что, совсем с ума стронулся, в служебном-то заведении, да у всех на глазах?

— После такого и с ума стронуться не грех! — подумал Иван Головинов, и, сделав виноватый вид, покорно склонил голову перед своим начальником.

— Чего молчишь? — еще строже спросил его Савелий Никонорович.

— Да, у нас тут такое случилось, Савелий Никонорович, что и рассказать-то не знаешь как!

— Ну, выкладывай! — строгий начальник еще раз окинул взглядом всех собравшихся, теперь уже и впрямь усмотрев в их лицах некоторую тревогу.

— Никита вон ноне привел арестанта, — начал рассказ

Иван Головинов, после чего велел стрельцу объяснить по какой причине он решил задержать странного крестьянина. А потом все присутствующие наперебой принялись рассказывать Савелию Никоноровичу о проделках задержанного. И начальник тайного Приказа только успевал поворачивать голову то к одному своему подчиненному, то к другому, с трудом представляя себе, то, о чем они ему пытались рассказать.

— Постойте, постойте! Как это ваши голоса звучали на весь зал? Откуда они звучали-то?

— Да ниоткуда! — воскликнул Афанасий Серебренников. — Прямо, можно сказать, из воздуха!

— И главное, Савелий Никонорович, что звучали-то они именно так, как мы говорили! — подтвердил Иван Головинов. — Друг за другом! И ничего из той нашей речи не было перепутано и переставлено в другое место!

Савелий Никонорович топнул ногой, пытаясь утихомирить подтверждающий эту истину гул голосов, тут же раздавшийся со всех сторон.

— Да, тише вы, угомонитесь! — он принялся подозрительно вглядываться в лица присутствующих, так, словно пытался определить, в трезвом ли рассудке они сейчас находятся.

— Вы, вот что скажите, а не подносил ли вам тот арестант какого зелья? Может сказал, что вино и дал чего выпить, а?

Все тут же опять громко запротестовали, убеждая своего начальника, что никакого зелья странный крестьянин им не давал, а наоборот, сам попросил принести ему хлеба и воды. И как только об этой его просьбе зашла речь, Андрей Краюшкин жестом остановил всех остальных и единолично принялся рассказывать Савелию Никоноровичу о своей встрече с незнакомым крестьянином, заодно пытаясь причиной своего испуга оправдать незаконное лежание на полу.

— Ну, я не знаю! — воскликнул, наконец, загруженный по самое некуда Савелий Никонорович.

— Или вы тут все с ума посходили, или этот ваш арестант больно ловкий прохвост, коли сумел вас не только изрядно поводить за нос, но и напугать до полусмерти. Хотел бы я посмотреть на этого проходимца! Уж я бы не позволил ему проделать со мной такие номера! Это ж надо! — И он, устыдив своих подчиненных, покачал головой. — Ну и работнички, да вас всех давно пора разогнать из Тайного Приказа! Таким как вы, что и потребно делать, так это двор подметать возле сего заведения.

После этих слов все разом умолкли и покорно опустили головы, не смея поднять глаз на своего строгого начальника.

— А теперь живо все по местам! — сказал провинившимся блюстителям законности Савелий Никонорович, — и чтобы я в этой комнате ни одного лишнего человека не видел!

Однако на это его приказание никто не отреагировал, и не только не сделал к двери ни единого шага, но даже не повернул головы в ее сторону.

И этот факт не столько разозлил грозного начальника, сколько поверг в недоумение, ибо до сих пор никто из присутствующих в этой комнате, никогда не посмел бы его так беспардонно ослушаться.