Дикие
Шрифт:
Афанасий Серебренников почесал затылок и нехотя переступил порог.
— А куда нести-то?
— Оставьте покуда во дворе, чтоб они больше тут не дымили, а там посмотрим. — Предусмотрительно сказал мудрый начальник.
Афанасий и Андрей с опаской принялись выполнять поручение Савелия Никоноровича, подхватывая неизвестные предметы осторожно, двумя пальцами, и опуская их в плошку для мусора. Как только им удалось с этим справиться, Савелий Никонорович пригласил в приемную всех остальных, и первым делом принялся допытываться,
— Да мы, Савелий Никонорович, из приемной-то после Вас не выходили! — убедительно доказывал начальнику Иван Головинов. — Все как есть тут сидели. Может его страж выпустил, или еще кто без нашего ведома?
— Так почему ж вы ничего не разузнали?
— Да, мы так напугались, что об том и подумать не смели!
— Не смели они! Ишь, какие пугливые! Он дыму напустил, всего и делов-то, а они, гляжу, все как один от страху в штаны понапускали!
— Да, кто ж знал, что дело только одним дымом и обернется, Савелий Никонорович! — тоном, просящим снисхождения, промямлил Иван Головинов. — От такого можно чего хочешь ожидать!
— Ладно, молчи ужо! — строго повелел ему Савелий Никонорович. — Теперь ночь, а завтра поутру весь Приказ на ноги поднимите и разведаете, кто сию дверь открыть посмел!
— Да, она, Савелий Никонорович, дверь-то эта, того! — загадочно изрек дед Прохор, и многозначительно посмотрел на начальника.
— Что, значит, того? — насторожился Савелий Никонорович, который несказанно устал от неожиданных сюрпризов сегодняшнего дня.
— Того она, закрыта на щеколду! Я сам видел. Как только Афонька с Андрюшкой за Вами побежали, я шасть в трапезную-то, думаю, может чего нового примечу. Глядь, а дверь-то закрыта.
— Ну и что?
— Так может, ее никто и не открывал, а Савелий Никонорович?
— Ты, Прохор, говори, да не заговаривайся! — строго прикрикнул на старика Глава Тайного приказа. — Как это, никто не открывал?! Он, что ж, арестант этот, по воздуху что-ли из "темной" вылетел?
— Кто его знает! — тихо произнес дед Прохор, и пожал при этом плечами.
— Ох, и заморочил же вам мозги сей арестант! И чего вам всем придумалось считать его каким-то особенным? Таким, словно он и не человек вовсе! — возмутился Савелий Никонорович.
— Может, вы и впрямь считаете его божьим посланцем, а?
На этот вопрос начальника подчиненные ответа не дали, и, чтобы избежать встречи с его недовольным, пытливым взглядом, все как один, опустили головы.
— Да вы, что с ума стронулись? — Савелий Никонорович возмущенно топнул ногой. — Все его проделки, ни что иное, как самые обычные скоморошьи фокусы!
— Ишь, закрытая дверь их удивила! Кто-нибудь выпустил его, да и закрыл ее следом, чтоб побег не сразу в глаза бросился. Или сам он, не будь дураком, захлопнул ее на щеколду.
— По рассуждению, может, оно и правильно, Савелий Никонорович, —
— Не все? — перебил его раздраженный начальник. — Ну, так говори!
— Ну, я это, значит, стою, гляжу на эту самую дверь, и думаю, а чего это она закрыта?
— Да, что ты заладил как истукан, закрыта, закрыта! Сказал ужо, чего об том пересказывать! — закричал Савелий Никонорович, окончательно теряя терпение.
— Я токмо хотел сказать об том, что в этот самый момент приметил, что из щели свет падает!
— Из щели? — удивился Савелий Никонорович, а за ним и все остальные.
— Ты, что же, хочешь сказать, что в "темной" кто-то запалил свечи, после того как оттуда арестант убег?
— Не знаю, свечи там, аль нет! Но токмо сдается мне, что от свечей такого света не бывает.
— Какого "такого"?
— Он, Савелий Никонорович, свет этот, не колыхался совсем в щели-то. Свечи, они ведь колышутся, когда горят, и свет, который от них на щель падает, тоже колышется. А этот совсем не таков!
— А каков же?
— Стоячий он какой-то, да зело яркий! Цвету не желтого, а белесого более!
Савелий Никонорович махнул рукой.
— Тебе, Прошка, тот свет, поди, с перепугу померещился! Ну, отколь ему там взяться, если я самолично отправил туда арестанта без всяких свечей! А вносить их туда, да к тому ж зажигать, опосля его побега и вовсе никому не пристало бы!
— Не померещилось мне! — воспротивился несправедливому поклепу старый служака-дьяк. — Сходите и сами посмотрите, коль есть охота!
Савелий Никонорович, у которого уже начинала болеть голова, не тронулся с места.
— Ладно, сходите и посмотрите. — Сказал он подчиненным.
Иван Головинов первым двинулся в сторону трапезной, жестом приглашая остальных последовать за собой.
Они вернулись через пару минут и доложили начальнику, что из щели "темной" действительно видится свет.
— Так, что ж вы туда не заглянули?
Иван Головинов молча пожал плечами.
— Тут, Савелий Никонорович, подумать надо. А вдруг арестант еще чего припас по нашу душу.
— Ты, Иван уж зело осторожный! Чего тебе его припасы? От них сегодня еще никому ни умереть, ни покалечиться не довелось!
И грузный глава Тайного Приказа, кряхтя, отодвинул стул, выбираясь из-за стола.
Они приблизились к двери под предводительством своего героя-начальника, который самолично отодвинул щеколду, и, подавая пример остальным, смело распахнул дверь. Яркий свет электрического фонарика, забытого впопыхах Валерией на куче соломы, тут же ударил ему в лицо, мгновенно усмирив бравую удаль главы Тайного Приказа, и заставил его грузное тело стремительно отпрянуть назад.