Дикие
Шрифт:
— Зело есть захотелось! — сказал он, поглядывая на строгий объект своей опеки.
— Хоть бы ушицы чуток глотнуть!
— Наливай, да ешь! — ответила ему Настя. — Только отыщи себе вон в том рюкзаке тарелку да ложку.
— Что сие есть "тарелка"? — поинтересовался Борис.
— Миска, плошка, или не знаю, как там у вас она еще называется!
— А…! — понятливо кивнул паренек, и, вскочив с земли, подбежал к рюкзаку. Настя же, у которой от долгого нахождения в одной позе, затекла нога, облокотилась на локоть
— Ребята! — пронеслась у нее в голове радостная мысль! Она снова прислушалась и шикнула на Бориса, копающегося в рюкзаке.
— Борька, тихо! Замри! Слышишь, кажется кто-то идет!
Мальчишка вынул руку из рюкзака.
— И впрямь идут! — подтвердил он, прислушиваясь к доносящимся до его слуха шагам.
Через некоторое время на поляну вышли двое бородатых крестьян в сопровождении Семена.
— Они, тятя, они! — малолетний подросток указал в сторону Насти и Бориса. — Кому ж тут еще быть!
— Дядька Никифор?! — удивился Борис, увидев селян, — Митрофанович! Чего это вы?
— Да, вот, прибыли на твоих новых знакомцев полюбопытствовать, да тебя, сорванца, домой привесть! — сказал один из мужчин в сером длинном по щиколотку кафтане. — Я как, никак за тебя перед титуном ответ держу и потому завсегда должон присматривать, будь ты неладен!
— А, чего присматривать-то?! — удивился Борька. — Я, бывало, и не в такую пору домой приходил! Чего со мной сделается?!
— Ладно, помалкивай, ужо! — строго приказал пареньку крестьянин, и посмотрел при этом на сидящую поодаль Настю, явно не желая, чтобы Борька и далее удивлялся их неожиданному появлению. Ведь тогда сразу стало бы ясно, что они явились сюда вовсе не ради мальчишки-сироты, а из любопытства.
— Ну, и где ж твои люди-то? — спросил второй крестьянин, обращаясь к Семену. — Покуда я тут только одну девку и вижу.
Семен пожал плечами и вопросительно уставился на Бориса.
— Ушли они покуда! — ответил тот, на немой вопрос друга, — а меня с ней вот оставили. — Вишь, дядька Никифор, ногу она повредила, поглядел бы, а?
— Чего ты несешь? — возмутилась Настя.
— А, что? — настаивал Борис. — Дядька Никифор у нас по этому делу мастак. Он, почитай, всю нашу деревню знахарит.
— Помалкивай! — насупилась Настя. — Обойдусь как-нибудь без твоего дядьки Никифора. — И она демонстративно прикрыла больную ногу пледом.
— Вишь, тятя, как она говорит? — обрадовался Семен. — Я же тебе говорил, — не по нашему!
— Вот, дурни-то! — раздраженно подумала Настя. — Пришли, словно в зоопарк поглядеть на диковинного зверька.
— Да, слышу я! — ответил Семену отец, после чего обратился к Борису.
— А чего это девка твоя такая злобная?
— Да кто ее знает! — ответил парнишка. — Такая вот! — И развел руками.
Никифор подошел
— Не боись, давай погляжу ногу-то. Может, и впрямь выправить сумею.
Настя недоверчиво взглянула на бородача.
— Не боись, не боись! — подбодрил ее Борька.
И девушка нехотя откинула плед.
Никифор же, вместо того, чтобы тут же обследовать ее больную ногу, удивленно уставился на кроссовки.
— Чего это на тебе за обувка такая? — и осторожно потрогал кроссовки.
— Глянь-ка Митрофанович, какая на ней обувка диковинная, отродясь такой не видывал! — и жестом пригласил своего спутника подойти к Насте.
Девушка возмущенно фыркнула.
— Вы, что сюда на смотрины пришли?
— Иди, иди, Митрофанович, ты глянь только. — Вновь настоятельно позвал своего спутника отец Семена, совершенно не реагируя на возмущение Насти.
— Ну и дикари! — подумала она. — Даже не знаешь, как с ними разговаривать!
Подоспевший Митрофанович принялся рассматривать Настину обувь, цокая языком от удивления, а она молча метала на него молнии, однако больше не возмущалась, понимая всю бесполезность такого занятия.
После того, как бесцеремонное обследование диковинной обуви завершилось, отец Семена, прощупав больную ногу девушки, покачал головой.
— Правки тут не требуется! Теперь, девонька, тебе надо ее туго завязывать и более ничего, по времени сама заживет!
— Спасибо! — гневно подумала Настя. — Мы с Валеркой и без твоего знахарства догадались, что это обыкновенное растяжение. — И она снова прикрыла ногу пледом.
После этого на поляне воцарилось молчание.
— Ну, так, что Борька, стало быть, домой ты ноне не собираешься? — обратился к пареньку староста Митрофанович, тяготясь паузы.
— Покуда не собираюсь, — важно ответил паренек. — Не могу я ее тут одну оставить! Буду сидеть, покуда остальные не явятся!
— Ну, так пошли тогда! — сказал Митрофанович своим попутчикам.
— Как пошли? — удивился Семен. — А меняться?
Отец Семена кивнул головой.
— Чего уж там! — обратился он к Насте. — Может, и впрямь сменяемся? — Семка мой говорил, что вы тут на рыбу всякие гостинцы меняете, так мы принесли аккурат полведерка.
— Не на что мне менять вашу рыбу. — Ответила Настя, — все гостинцы мы уже сами съели!
Крестьяне разочарованно переглянулись.
— Ладно, Митрофанович, пошли ужо! — обречено сказал отец Семена, и, повернувшись, первым побрел в обратную сторону.
Подождите! — воскликнула Настя, которой вдруг стало не по себе после своего скоропалительного отказа.
Крестьяне обернулись.
— Борька, а ну-ка подай мне вон ту котомку.
Паренек мигом исполнил ее желание, и она, покопавшись в своем рюкзаке, вытащила начатую баночку леденцов "монпансье", пару шоколадок и пакетик соленых фисташек.