Дикий цветок

Мичем Лейла

— Нет! Я кое-что слышала… слухи…

— Боюсь, что это неправда, — сказала Джессика.

Пожилая женщина подошла к кровати и провела тыльной стороной ладони по щеке внучки. Склонившись, она поцеловала ее в мертвенно-белый лоб.

— Покойся с миром, милая девочка.

Выпрямившись, Джессика устремила взгляд на Томаса и Присциллу. Выражение ее лица было столь же бесстрастным, как у мраморной статуи.

— Осторожнее в словах. Вернон уже в вестибюле.

— Задержи его ненадолго, мама, и прикрой за

собой дверь, — сказал Томас уходящей Джессике.

Присцилла вся съежилась.

Когда дверь закрылась, мужчина спросил:

— Это правда? Ты прочла мамины дневники?

— Нет! И какое это имеет значение? Наша дочь мертва.

Присцилла закрыла лицо руками и снова разрыдалась.

Томас тяжело поднялся со стула. Он понимал, что должен обнять мать своей дочери, но не мог. Чувства к этой женщине были столь же мертвы, как и тело под пропитанной кровью простыней.

— Надо поговорить с Тайлером, попросить разрешения забрать нашу дочь домой, — сказал он.

Четыре дня спустя на семейном кладбище состоялись похороны Регины Елизаветы Толивер Мак-Корд. Там же упокоили ее мертворожденного сына. Печальные, члены семьи Толиверов собрались в гостиной особняка. Они тихонько сидели на мягких, набитых конским волосом стульях и диванах, слишком изнуренные эмоционально, для того чтобы разговаривать. Присцилла и Джессика не сняли шляпок. Томас и Вернон не ослабили узлов туго завязанных галстуков. Эми молча внесла поднос с чаем и сдобным печеньем, а потом все так же молча вышла из гостиной.

Томас и Присцилла старались не разговаривать друг с другом без особой нужды после того, как маленькая кавалькада вернулась на Хьюстон-авеню, везя с собой в повозке тело дочери, которое предстояло обмыть, переодеть и выставить в гробу для панихиды. Плотно сжав губы, с глазами, где не было видно ни слезинки, они приветствовали множество посетителей, стоя в комнате как можно дальше друг от друга. Первую ночь по возвращении от Мак-Кордов Томас провел в одной из комнат для гостей. На следующий день он приказал прислуге перенести его вещи из их общей с Присциллой спальни на новое место.

— Надо что-то сказать, — произнес Вернон.

Джессика разливала чай.

— Один кусочек или два? — взяв щипчики для сахара, спросила она.

— Не нужно, — поднимаясь со своего места, заявил Вернон. — Мне надо ехать на плантацию.

— Надо бы отдохнуть, — сказала Джессика, — тебе, кстати, тоже, Присцилла.

— Да, — апатично согласилась та.

— А ты, Томас? — переводя взгляд на сына, спросила пожилая женщина.

Томас напрягся, готовясь подняться с кресла.

— К ужину меня не ждите.

В глазах Присциллы сверкнули дикие огоньки.

— Куда ты идешь?

— Погуляю, — ответил муж.

Глава 89

—

Ты с ней встречался? — произнес голос из темной ниши напротив комнаты Томаса.

Мужчина повернулся на звук. Ниша была довольно глубокой, с полочками, на которых ставили подносы с чаем и кофе. Будучи детьми, Дэвид и Регина, играя в прятки, первым делом искали друг друга в этом месте.

— Ты вздумала за мной шпионить, Присцилла? — вставляя ключ в замочную скважину, поинтересовался Томас.

Жена возникла из тени, ступив в освещенный единственной свечой коридор. Была уже почти полночь. Что-то неуловимо зловещее было в шелесте ткани, в сиянии тусклого света, отражающегося от материи домашнего платья. За два месяца, прошедших со дня смерти дочери, Присцилла очень похудела. Лицо ее стало лицом призрака. Томас сочувствовал ее горю, но только как отец, также потерявший свою дочь, не более того. Как муж он оставался к ней равнодушен. Горе Присциллы усугублялось сожалением о том, что она выпустила из мешка кошку, изобличив себя в том, что читала дневники свекрови. Томаса уже не волновало то обстоятельство, что эта женщина может причинить ему какие-либо «муки». Он и так жил словно в аду.

— Я не шпионю, — ответила Присцилла. — Я просто решила подкараулить своего мужа у него под дверью. Может, мне удастся заставить его меня выслушать? Я бы подождала у тебя в спальне, но ты ее запер.

— У меня есть на то достаточно веские причины, или я не прав? — отрезал Томас. — Мы поговорим утром. Уже поздно, я устал. Иди лучше спать.

Щеки Присциллы залились румянцем. Она крепче стиснула зубы.

— Мы поговорим сейчас же. Я хочу знать, правда ли это.

— Что?

— То, что ты встречаешься с Жаклин Честейн.

— Если под «встречаешься» ты имеешь в виду то обстоятельство, что изредка я вижу ее в городе…

— Я слышала, что в воскресенье ты подвез ее в своей карете.

— Я предложил ее подвезти, так как нам было по пути, мы ездили в церковь. Было бы очень жарко идти по такому солнцепеку.

— Как удобно вышло, что в воскресенье я находилась в слишком расстроенных чувствах и не поехала с тобой на службу!

— Думай, что тебе угодно, Присцилла.

Томас открыл дверь. С него и так довольно.

— Тебе все равно, что люди говорят? — встрепенулась жена.

Томас вошел в спальню и втянул Присциллу вслед за собой. Ему не хотелось, чтобы пронзительный голос жены разбудил мать, чьи покои располагались в противоположном конце коридора. Он притворил за собой дверь.

— И что же они говорят, Присцилла? Или это очередное твое безосновательное обвинение?

— Где ты провел вечер?

— Играл в карты с Джереми-старшим, Арманом и Филиппом. Филипп сейчас в отпуске, приехал в родной город.