Дикий мед

Мэйджер Энн

— Я задержался с удовольствием, Хани, — он по-волчьи улыбнулся.

Они вместе поднялись по деревянным ступенькам.

И Джошуа опять сделал невообразимую вещь.

Он никогда не доверял никому своих личных проблем. Но с ней все было иначе.

— Мою дочь исключили из частной школы за дерзкое поведение.

— Подростки обычно дерзят.

— Да, я был так доволен, что она поступила в классическую школу. А когда она сообщила об исключении, мне хотелось свернуть ей шею.

Хани улыбнулась ему, страх исчез.

— Ну, это нормальная реакция. Но не нужно ее наказывать.

Будьте снисходительны. Попытайтесь понять причину ее поступка. Возможно, она хотела привлечь к себе ваше внимание.

Они дошли до машины. Джошуа открыл дверцу, и она села.

— Боюсь, что по части снисходительности я мало преуспею. У меня было суровое детство. С дочерью я, конечно, провожу мало времени. Вы, наверное, ладите с детьми?

— По-разному бывает.

— Я вырос на улице. Ей же отдаю все, а вместо благодарности она бунтует.

— Просто нормальный подросток. Не оставляйте ее без внимания, мистер Камерон. Это главное.

— Ну, вниманием-то я ее не обделяю. И не отступаю от задуманного.

Она завела машину.

— Так вы последуете моему совету держаться от меня подальше? — Он взял ее руку, втайне догадываясь, что этого не следовало бы делать.

Трудно было понять, что она думала в тот момент.

— До свидания, мистер Камерон.

— Джошуа, — прошептал он.

— Джошуа, — повторила она нежно и немного с вызовом.

И высказать нельзя, что он почувствовал при этом. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Попытка оттолкнуть его была решительно пресечена.

Его поцелуй был нежным, мягким, властным, и, когда он оторвал губы, непонятный испуг охватил обоих.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Джошуа медленно встал из-за стола и подошел к окну кабинета. Где-то внизу как завороженный замер город. Он наблюдал, как по улицам суетливо пробегали машины, как терялся в дымке тумана мост «Золотые Ворота». Посмотрев на разбросанные по бухте парусные лодки, он подумал, что неплохо было бы и ему отдохнуть на воде. Захотелось ощутить обжигающую прохладу ветра, вдохнуть аромат моря. Невозможно — он никогда не отрывался от дел в середине недели.

Он — заложник в своей стеклянной клетке, он больше не принадлежит себе. Пальцы нырнули в волосы. Уже пролетела неделя после встречи с Хани Родригес.

Ему не довелось ее увидеть. Она избегала его, будто чумного; вела себя так, как он советовал.

Черт! Почему она не выходит у него из головы?

Почему он до сих пор помнит запах ее духов? Помнит вкус поцелуя. Почему ее обворожительная, дерзкая улыбка продолжает его преследовать? Почему он не может работать с прежней отдачей, с прежней энергией? Следует наконец-то продумать все возможные убытки в связи с бразильским проектом. Операция по скупке акций Уатта тоже пока застопорилась. Только сегодня он узнал, что жена Хантера предприняла отчаянную попытку, чтобы приостановить распродажу пакета акций.

Его собственная дочь Хитер добавляла ему проблем, не считаясь с его свободным временем. Она стала еще более несносной с тех пор, как Моника покинула их. Если она не брюзжала по каждому поводу, то все время пыталась ему противоречить.

Джошуа

не хотелось думать о дочери. Он опять подошел к письменному столу и попытался сосредоточиться на работе. Когда пробило семь, он, невзирая на то что оставались дела, захлопнул папку с бумагами и отправился домой.

В кухонной раковине он обнаружил куски сандвича: не потрудилась за собой прибрать. Он наскоро поужинал, поднялся в свой кабинет, вновь раскрыл папку и углубился в документы. Он, кажется, начал вникать в суть дела, когда из-за двери послышался приглушенный голос Хитер, и он вынужден был прерваться.

— Я знаю, отец, что не нужна тебе здесь.

Он взглянул. Одета слишком мрачно — объемная черная рубаха и черные шорты. Он терпеть не мог, когда дети одеты в черное. Ее печальные голубые глаза блестели и казались огромными, на лице — какие-то красные пятна. Светлые волосы в беспорядке, вернее, собраны в нескладную косичку. Она была в той поре, когда фигура еще не сложилась: худая, угловатая, с длинными ногами. В ней только-только проглядывала будущая женщина. Она не знала, что с собой делать, а он не знал, что посоветовать.

Ей нужна была мать, чтобы помочь в выборе одежды, чтобы научить красиво причесываться.

Да мало ли для чего еще.

— Я знаю, пап, ты не любишь, когда тебе мешают.

Зачем повторять, когда и так ясно. Он нервно сжал карандаш.

— Я сел поработать, Хитер, — он пытался держаться спокойно.

У нее дрожала нижняя губа.

— Я знаю, что всегда тебе помеха.

А что ей на это ответить? Сказать, что это так, он не может, поэтому лучше промолчать.

— Когда мама от нас уехала, я почувствовала себя очень плохо, одиноко.

Он насупился. Он тоже чувствовал себя одиноко. И вряд ли смирился с тем, что произошло. Джошуа отложил карандаш и взъерошил волосы.

— Почему мама оставила меня и родила другого ребенка? Почему не хочет, чтобы я к ней приезжала?

Дьявол, она ушла к другому!

Прозвучавшие вопросы всколыхнули чувство ненависти к Монике. Пальцами он растирал затылок.

— Папа…

— Ради всего святого, не расспрашивай меня о матери.

— Ты когда-нибудь любил ее, папа?

Он вовсе не собирался ворошить прошлое. Сермяжная правда состояла в том, что он женился на Монике из-за ребенка и связей. Конечно, он пытался сделать их брак сносным. Моника была избалована, ставила себя выше парнишки из бедного пригорода. Ей интересно было обольщать его, но она не сомневалась, что в любом случае женит его на себе. Она забеременела задолго до того, как они поняли, чем это обернется.

Она никак не могла взять в толк, ради чего он так самоотверженно работает, когда у нее достаточно денег. Не сходясь во многом, они смотрели в разные стороны. В конце концов Моника ушла от него.

— Я ухожу от тебя, потому что нашла человека, подобающего мне, — бросила Моника, захлопывая кейс и открывая дверь гаража. — Ты так и остался бедным накопителем, не поняв, что за деньги не купить принадлежность к аристократическому классу…

Когда Хитер осторожно ступила на балкон, Джошуа вздрогнул и вернулся к действительности.