Дикий остров

Цыбульский Владимир Васильевич

Он встал и в первый раз обернулся посмотреть, куда ж они попали и что их ждет там, на неизвестной земле. За спиной его шевельнулись, повставали, потянулись, опираясь друг на друга и всматриваясь вместе с ним, что там.

— Ой! — вскрикнула Катя. — Что это у меня с глазами?

— Ну как всегда, — хмыкнула Светка. Но как-то неуверенно.

— Я тоже ничего не вижу, — поделился Юнг.

— И я.

— И я!

Точно вдруг в разгар вечеринки вырубили свет. Все разом оглохли и ослепли. Одна чернота. Дыхание перехватывает, руки вперед тянешь, чтобы сделать шаг,

и тычешься в невидимые тела и лица.

То черное, что ползло последние два часа от горизонта, накрыло их и землю, на которую они с такими усилиями выбрались.

— Эта она, — сказал Тёма.

— Кто? — послышался приглушенный до шепота голос Кати.

— Буря.

— Да? А где же ветер, гром и ливень?

И тут же тьма треснула над ними, вспышка донеслась оттуда со страшным грохотом, в спину ударил ветер и точно кто поднял огромную чашу океана и опрокинул ее прямо над их головами — хлынуло в прореху, освещенную молнией, сплошным нескончаемым потоком.

Юнг, в темноте вытянув руки, сделал под гору шаг, другой, чувствуя под ногой, как спуск становится круче, попробовал притормозить, ноги поехали по плоским и острым камням, Дима не удержался, сел, попробовал встать, поскользнулся, перевернулся на живот, взмахнул рукой, хватаясь за воздух, и вдруг его подхватило бешеным потоком, закрутило и понесло вниз.

Глава четвертая

1

Тропический ливень, пришедший во тьме с океана, обрушился на гребень скалы, куда они стремились за спасением, и превратил внутренний склон в мутный грязевой поток, бежавший ручьями, сливавшийся в бурную реку, сдернувший и потащивший их вниз.

Юнг, кувыркаясь и пытаясь удержать голову над потоком из грязи и камней, летел первым. Катя изо всех сил вцепилась в Тартарена, и они «плыли» рядом, как шлюпка с ледоколом. Неслись, глотая мутную грязь, Крис и Светка. Тёма подолгу исчезал в этой бешеной грязевой речке, но сумку свою, куда он успел-таки запихнуть шнуры и альпийские крючки и застегнуть молнии, из рук не выпускал.

Куда их, собственно, тащит, не думали. Не до того было.

Поток стал шире и глубже. О камни реже колотило. Дно ушло куда-то. Крутило их и кидало жестко.

Молния вспорола низкое брюхо неба в очередной раз, послышался гром, и со всех сторон обступили их, потянули длинные, узловатые пальцы ветки, похожие на… Тут же погасло все — не разглядеть.

Снова вспыхнуло, и Юнг, не раздумывая, первым ухватился за странные ветки, протянутые к нему… оказалось — лианы.

Дернуло его, как попавшегося на спиннинг судака, поток забурлил вокруг, обтекая, Юнг выбрался к какому-то стволу с волосатой корой. Добрался до развилки. Пристроился там, как в гнезде, стал кричать вниз, чтобы хватались за лианы.

Мог и не надрываться. Голоса его все равно не было слышно. И когда молния снова осветила все вокруг гигантской фотовспышкой, увидел под собой бурлящий безумный поток, в котором неслись вперемежку ветки, камни, стволы, измочаленные черные птицы, сбитые ливнем.

Ребят

там не было.

Ливень неожиданно прекратился. Как будто его выключили. Юнг этого не понял. Внизу бурлило и грохотало. Сверху по-прежнему лилось.

В тропиках всегда так — дождь давно кончился, а вода льется. Листья огромные, их много. С каждого по капле — получается дождь.

Дима это знал до учебы на геофаке, потом забыл. Он, когда поступал, думал, что география — наука с душой Паганеля: путешествия, тропики, снега, медведи, дикари, смешная рассеянность ученого компенсируется точностью предчувствий художника. Довольно скоро стало ясно: наука есть, а души в ней нет. Цифры, факты, графики и карты. Куда ни кинь, все известно заранее. А тропики, белые медведи с дикарями — совсем из другой области. Из области индивидуальных туров. Заплатил, прилетел, сфотографировался, карточки в клубе показываешь. Денег для этого надо много. За науку столько не платят.

Дима устроился в дизайн-бюро. Тюнинг автомобилей. Человек прогрызает себе дорогу наверх, где людей делят по классу автомобилей.

Дима Юнг вместе с другими тачки им разрисовывал.

Платили прилично. На жизнь хватало. На индивидуальный тур — нет. Тропические деревья и птицы жили только в воображении Юнга и на навороченных тачках. Юнговы мечты пылали в московских пробках на лакированных боках «инфинити», «кадиллаков», «БМВ» и «тойот». Скалили из выжженной травы усатые свои морды черные пантеры. Анаконда, щурясь змеиным глазом, разевала пасть с длинным двойным языком. Огромные и яркие махаоны перелетали с одного тропического цветка на другой. Красные и желтые попугаи распахивали крылья в лучах заходящего солнца. И трогательный медвежонок коала покусывал острый коготь, кося добродушный сонный глаз.

Все это Юнг изображал легко и точно. По памяти. Как будто сам когда-то видел и не смог забыть. А вот о том, что после ливня в пойме тропической речки еще долго с густой листвы идет дождь, Юнг как-то за учебой и последующими видениями успел позабыть. А может, и не знал никогда. И потому долго сидел в ветвях, как в гнезде, вглядывался в темноту, слышал, как стихает внизу селевой поток и медленно затухает ливень.

Буря стихла, а вот темнота никуда почему-то не делась. Не видно было даже, куда там тянутся эти толстые и мохнатые ветки, на которых пристроился Дима. И руки собственной он не видел. И пальцев. Специально провел ими по лицу, чтобы убедиться, что есть лицо и пальцы.

Он слышал, как шелестит, стихая, поток внизу. Кто-то встряхнулся и завозился в невидимых листьях и ветках наверху. Кто-то захрустел и зачавкал под ним. Кто-то вздохнул и пискнул над водой. Где-то хлюпнуло. Кто-то зашипел. Капля упала и стукнула по разлапистому листу.

Дима устроился на ветках, обхватив одну из них руками, положив на руки голову. Закрыл глаза. В конце концов, если дневной свет исчез, то это же не навсегда. Он вернется. Тогда можно будет спуститься вниз, отыскать местечко посуше и какой-нибудь фрукт, перекусить слегка и отправиться на розыски унесенных потоком друзей.