Диккенс
Шрифт:
— Да, придется ваять себя в руки… Но я справлюсь. Я должен снова читать. Чеппели предлагают мне уплатить все расходы в поездке, мне нет дела ни до чего… И предлагают за чтение по пятьдесят фунтов. Я могу взять с собой двоих людей для услуг, они согласно оплатить и их… Я наметил тридцать чтений.
Форстер разводит руками, — это привычный его жест, когда он бессилен в спорах с Диккенсом.
— Тридцать чтений и мчаться из города в город! Это очень утомительно и для здорового человека.
Обе леди смотрят на Диккенса с тревогой. Но они слишком хорошо его знают. И они, и Форстер бессильны что-нибудь изменить.
И они не изменили.
С
Города мелькали один за другим. В Ливерпуле три тысячи человек не могли достать билетов, в Глазго жители были предупреждены, что у входа никакой продажи билеты не будет, и десятки полисменов препятствовали толпе ворваться в зал; в Бирмингеме забиты были слушателями все проходы в зале, вмещавшем больше двух тысяч человек.
После чтения в этом душном зале он чувствует себя так плохо, как никогда раньше, сердечная слабость сопровождается острой болью в левой руке. Наконец он в Гэдсхилле. Пора сделать перерыв. У него нет сил, приходится взбадривать уставшее сердце большими дозами тонического.
Лето пролетает быстро. Нужно подумать о рождественском номере «Круглого года». Не написать ли взамен повести ряд сюжетных скетчей, связав их, как сюиту, единством темы? Эта идея ему нравится. И на рождество 1866 года появляется «Станция Мегби», в которой читатель находит некоего путешественника мистера Бербокса, приехавшего на большую узловую станцию в поисках впечатлений, которые помогли бы ему забыть о тяжелой душевной драме, перенесенной им уже давно, много лет назад. Мистер Бербокс ищет исцеляющего средства от воспоминаний и устремляется из Мегби по железнодорожным линиям, идущим с узловой станции. Перед ним — труженики на железных дорогах, маленькие люди с их повседневной работой, радостями и горем. Одного из таких тружеников — он работал фонарщиком на станции Тильбери, и звали его Чипперфильд — Диккенс хорошо помнит. Он нередко беседовал со стариком, и теперь этот старик может себя узнать в фонарщике Лемпсе, отце Фебы, бедной калеки, когда прочтет посланный ему рождественский номер «Круглого года». Неизвестно, узнали ли себя в роли рассказчиков этой сюиты скетчей и другие труженики железных дорог, с которыми доводилось встречаться Диккенсу, но успех этих скетчей превзошел даже успех «Доктора Меригольда», — английский читатель потребовал двести пятьдесят тысяч экземпляров «Станции Мегби».
Когда Джорджина, Мэри и Форстер узнали, что он готовит для чтений два скетча из «Станции Мегби» и в январе снова отправляется в длительное турне по Англии, они опять пытались его отговорить от поездки. Пятьдесят чтений! Форстер снова разводил руками. Но это было безуспешно.
И снова Диккенс в дороге.
Он читает в Бирмингеме. Слушатели, не отрываясь, смотрят на изможденное лицо с горящими глазами, по каким-то чудесным законам преображенное
Но Диккенс видит. Там, наверху, у большого рефлектора, заливающего светом эстраду, авария… Газовое пламя вырвалось из трубы и охватило проволоку, на которой подвешен рефлектор. Боже! Медная проволока расплавится, и тяжелый рефлектор рухнет вниз, в партер.
Диккенс читает, вертит палочкой над головой, словно это пробочник мистера Снифера, и, не отрываясь, смотрит туда, вверх. Надо продолжать, надо читать до конца! Прервать нельзя, начнется паника, а что будет тогда… Но долго ли может выдержать проволока? Если кто-нибудь невзначай посмотрит вверх и увидит газовое пламя — катастрофа неотвратима…
Но он не один видит пламя. На миг он бросает взгляд в сторону, и там, у кулис, стоит Дольби, его администратор, и газовщик, которого он возит с собой. И оба с ужасом смотрят вверх. Дать приказ выключить газ? Но разве избежишь паники?
И он читает. Должно быть, он очень бледен, так ему кажется; публика, вероятно, полагает, что виной его бледности яркий газовый свет. И он кончает чтение. Проволока выдержала. Газовщик немедленно выключает газ.
А затем Диккенс лежит без сил в комнате за сценой, и ему кажется, что никогда силы не вернутся.
Впрочем, он лежит без сил после чтения почти каждый раз. Пустяки! Должно быть, эта слабость — следствие постоянной бессонницы. Но странные болезненные ощущения во всем теле не могут являться последствиями бессонницы, это очевидно. А сколько сил отнимают репетиции!
Он едет из города в город; в середине марта он в Дублине.
Тревожные дни для Ирландии. С месяц назад ирландское революционное «братство фениев» попыталось захватить арсенал в Честере, в английском городе Честере. Еще через несколько дней около тысячи фениев двинулись к местечку Келле в графстве Керри, здесь, в Ирландии. Тайное общество фениев уже не в первый раз угрожало поднять восстание в Ирландии, — у всех на памяти волнения в Дублине года полтора назад. Каким-то путем правительство осведомлено о том, что именно теперь, в марте, фении сделают попытку снова поднять восстание в Ирландии.
Когда бродишь по Дублину, кажется, что все спокойно. Погода хорошая, днем улицы оживлены, как всегда, только по вечерам они необычно безлюдны. А чуть подальше от центра можно заметить оживление вокруг казарм и полицейских участков. Власти Дублинского Замка — здесь находятся английские правительственные учреждения, управляющие Ирландией, — принимают меры предосторожности. И потому даже путешественник, неосведомленный о внутренних делах Ирландии, чувствует в городе тревогу и беспокойство. Город чего то ждет. Город о чем-то знает и ждет.
Едва ли дублинцы хлынут к кассам в один из этих тревожных вечеров.
Но они хлынули. Дольби осаждали сотни людей, не получивших билетов на чтение Чарльза Диккенса. Они забыли о восстании, которое вот-вот может разразиться. И проводили его овациями, в которые вложили весь свой ирландский темперамент. Такие же овации встретили его и в Бельфасте, где ожидание фенианского восстания также не помешало бельфастцам заполнить доверху огромный зал. И через Кембридж и Манчестер он возвратился домой.