Дикое поле
Шрифт:
— Но я не могу… — заплакала от рези в вывернутой руке шаманка. — Не умею…
— А ты спроси. У этой… праматери своей спроси. Она ведь хотела сохранить свою внучку? И даже, по глупости своей, ухитрилась нагадать ей долгую счастливую жизнь. — Тирц наклонился и прошептал женщине на ушко: — Но если вы с прамамашей не поможете мне снести русский вал… Ты мне будешь совершенно не нужна. И дни твои окажутся совсем не долгими и о-очень несчастливыми.
Впрочем, как ни хотелось Менги-нукеру на следующий же день отправить свою невольницу «по лезвию
Для южного русского порубежья наступала зима. Первая бесхлебная зима.
— Ну? — закончив елозить по точильному камню своим ножом, Тирц опробовал его остроту, попытавшись сбрить несколько волосиков с предплечья, недовольно покачал головой, но точить больше не стал, вернув короткий клинок в ножны. — Как свидание с праматерью?
— Ой, как голова кружится… — попыталась подняться шаманка, но сильная мужская рука опрокинула ее обратно на подстилку.
— Хватит прикидываться! Я тебя всю ночь не трогал, дрыхла, как сурок. Только писк стоял. Отвечай, как собирается праматерь спасать твою шкуру, и собирается ли вообще?
— Прародительница просила… — Шаманка облизнула пересохшие губы. — Прародительница просила тебя, ифрит, не водить жителей степи за русские валы. Она сказала, что всех их там ждет смерть.
— Интересно, — поджал под себя ноги Тирц. — На чьей она стороне? Она за русских или за вас, татар? Почему она так защищает этих тупых деревенских медведей? Почему не хочет помочь вам?
— Она помогает… — Колдунья, опасливо поглядывая на своего господина, села на подстилке. — Она пытается спасти их от гибели. Она не хочет, чтобы они умирали в чужих лесах.
— Не проливая крови, не добьешься победы, — усмехнулся ифрит. — К тому же, раз уж она такая всевидящая, ей ли не знать, что я не собираюсь гробить нукеров в бессмысленных сражениях и штурмах. Они станут просто ходить взад и вперед. И все!
Русский заливисто расхохотался, откинувшись на спину, потом вдруг оборвал смех, снова сел и вперся в шаманку взглядом:
— Она сказала, как снести валы?
— Она… Она передала мне слова жизни.
— Чего-чего? — скривился ифрит.
— Слова жизни. Ими можно оживлять мертвых…
— Это хорошо, — кивнул Тирц. — Это очень хорошо. Значит, я смогу убивать тебя снова и снова, а ты станешь произносить эти слова и оживать. Это просто здорово. Значит, сперва я смогу выпустить тебе кишки. Потом утопить в колодце. Потом большим камнем раздробить все кости на руках и ногах, все ребра и череп. Потом зарезать. Потом
— Слова жизни могут оживить только того, кто способен жить… — шепотом сообщила женщина.
— Черт! Значит, я смогу убить тебя только один раз?
— Прародительница сказала, что ты не должен меня убить. Что я последняя из рода степняков. Что наш род последний в степи. Что все остальные пришлые. Что, если ты не откажешься идти за валы, она отдаст тебе их всех. Но ты должен оставить здесь наш род.
— Как это трогательно… — поцокал языком ифрит. — Но только ты забыла про один момент. Чтобы повести татар за валы… я должен их уничтожить!!!
Шаманка вздрогнула от громкого крика, пригнулась, сжавшись в комок.
— Ну? — Тирц выдернул из ножен только что наточенный клинок. — Как?
— Ты должен дать клятву, что оставишь наш род в степи, когда уйдешь за валы.
— Понятно, — кивнул ифрит. — Оказывается, я тебе еще и что-то должен. — Он приподнял кончиком ножа ее подбородок. — Надо же! Оказывается, я убью последнюю из рода настоящих степняков.
— Если убьешь, не узнаешь тайну, — торопливо предупредила шаманка.
— Какую?
— Как уничтожить русские валы.
— И в чем эта тайна?
— Сперва поклянись, что сохранишь наш род.
— Ты играешь с огнем, ведьма.
— Без меня ты не сможешь ничего, — сглотнула шаманка и скосила глаза вниз, пытаясь увидеть стальное лезвие. — Больше никто не умеет ходить к Прародительнице рода, и никто не знает слов жизни.
— Хорошо, я не стану тебя резать. Я стану долго-долго жарить тебя над своим очагом, пока ты не расскажешь все.
— Я знаю только половину тайны. Другую половину хранит род.
— И в чем твоя тайна? — вдавил нож в ее подбородок Тирц, и по шее стекла алая капелька крови.
— В словах жизни.
— А вторая половина?
— Я не знаю… Ее хранит род…
— Черт! — Тирц убрал нож от горла невольницы и спрятал в ножны. Ему пришло в голову, что куда проще дать требуемую шаманкой клятву, нежели вытряхивать из нее и из ногайцев небольшого рода по кусочкам некий неведомый секрет. Тем более, что он даже не знает, о чем спрашивать. И колдунья, видимо, тоже. В конце концов, что изменится от того, что через снесенную колдовской силой Засечную черту хлынет в Россию на сотню нукеров меньше?
Он покосился на невольницу, на застывшую на ее шее капельку крови. Потом запустил руку ей в короткие, только начавшие отрастать волосы, закинул голову вверх и наклонился к горлу. Шаманка вскрикнула, как подстреленный заяц, забилась в его руках — но он всего лишь слизнул кровь и снова отодвинулся.
— Хорошо, я клянусь.
— Скажи, — облегченно перевела дух шаманка, — скажи, что клянешься кровью и жизнью своей мне, последней в роду, что ты не станешь брать с собой в набег представителей моего рода, рода последних рожденных от Камня, Солнца и Кемра.