Дикое Сердце
Шрифт:
– Ты с ума сошел?
– В любом случае, он такой. Хотя мои слова и прозвучали для тебя язвительно, но это чистейшая и суровая правда. Забавно, не так ли? Чрезвычайно забавно. И нет причины показывать свое отчаяние. Наоборот. Ты удачливая женщина, Айме, чрезвычайно удачливая. Чего ты еще хочешь?
– Хотелось бы знать, искренен ли ты и почему так говоришь. И кроме того, для чего приехал? Чего добиваешься? Что будешь делать, в конце концов?
– Ради чего приехал, я уже тебе сказал: убить тебя. Но кое-кто меня остановил в первом порыве.
– Моника. Это была Моника!
– Возможно, это
– О, хватит! Убей меня, если думаешь, что я обманула тебя, если обманула твою любовь и разбила сердце; но не оскорбляй, потому что я не стану выносить этого!
– Нет? А что ты сделаешь, чтобы не выносить этого?
– Я способна кричать, могу рассказать все!
– Правда? Так сделай это. Это будет чудесно. Скажи правду Ренато. Скажи ему, кроме того, что я относился к тебе так, как следовало. Позови его, чтобы он призвал меня к ответу за оскорбление. Обрати его против меня, ведь я желаю, чтобы пришел оскорбленный мужчина, чтобы оскорблял и нападал на меня. И тогда в самом деле мне будет легко растерзать его вот этими руками. Тогда все будет на равных. Сделай это, Айме, сделай! Крикни, позови его!
– Ты слишком хорошо знаешь, что я не сделаю этого, и ты этим пользуешься, чтобы так со мной обращаться, – возражала Айме, выливая на него весь гнев. – Ты знаешь, что я в отчаянном положении, беззащитная. Ты трус!
– Да, трус, потому что не должен был никого слушать, потому что должен был убить всех, кто мне мешал, добраться до тебя, как и хотел, сжать тебе шею вот этими руками, – Хуан увидел страх на бледном лице Айме, и презрительно успокоил ее: – Нет, не пугайся, не кричи. Это ты трусливая, трусливая и низкая. Потому что лгунья, лицемерка, потому что унижаешься, кусая в спину, пропитывая своим ядом кровь.
– Хуан, Хуан, – взмолилась Айме. – Я знаю, что ты ненавидишь меня, должен ненавидеть. Знаю, что презираешь, должен презирать меня. Но в глубине сердца ты любишь меня, должен любить, потому что любовь не уходит вдруг.
– Твоя уже вырвана, вырвана до последнего корня.
– Не думай, Хуан. Ты борешься с ней сейчас, а я боролась в течение долгих дней часов, и при каждом рывке, чтобы искоренить ее, у тебя кровоточит сердце, как кровоточило у меня, как продолжает кровоточить и болеть, сводя с ума. Потому что я люблю тебя, Хуан, это тебя я люблю. И никто не заставит меня изменить этого.
Она погрузилась в полутьму, скользнула вдоль колонны, ища в ней поддержку, и теперь плакала в тишине, закрыв лицо руками. Хуан
– Хватит лжи, обманов, балагана. Если бы ты любила, если бы ты любила меня хоть немного, хотя бы наполовину того, в чем клялась.
– Я люблю тебя!
– Не нужно лгать! Твои поступки слишком серьезные, слишком ясные. Ты вышла замуж за другого!
– За другого, кого не люблю. Клянусь! Я никогда не любила его. Я ненавижу его, он меня раздражает. Обстоятельства подтолкнули меня. Я не знала, что ты вернешься. Кое-кто сказал, что ты больше не вернешься.
– Кем был этот кое-кто?
– Педро Ноэль, нотариус. Он спрашивал, узнавал. Сказал, что у тебя сложности с правосудием, полиция тебя ищет, что не можешь больше вернуться на Мартинику, и я подумала, что твои слова были ложными, что ты сознательно лгал, когда уехал, пообещав вернуться. Я подумала, что ты посмеялся надо мной.
– А почему же ты не подождала немного больше?
– Меня ослепила злоба, Ренато торопил.
– Конечно, торопил, так как ты вела двойную игру. Нет, не обманывай меня. Я знаю, кто ты, какая ты. Я не Ренато, добрый и наивный. Я знаю твою подлость, весь эгоизм, всю холодную и лицемерную жестокость, которую имеешь в душе.
– Но ведь ты любил меня, зная об этом!
– Да, любил, как можно любить то, что более всего вредит, наркотик, который отравляет; порок, что увлекает за собой; опасность, где мы можем погибнуть в любой момент. Я так тебя любил, что решился стать другим человеком, на что никогда бы не решился и изменить образ жизни, удовлетворить твое честолюбие и тщеславие, унизить единственное, что было у меня: гордость пирата. Стать как другие, только чтобы удовлетворить и любить тебя при свете дня, чтобы ты была только моей, даже Люцифер отдал бы в другие руки и не назывался Хуаном Дьяволом, пусть и все море превратилось в пыль, чтобы сделать из этой пыли ковер из цветов, по которому бы ты ступала. Я так тебя любил. Но все закончилось! Ты хотела быть сеньорой Д`Отремон? Так будь ей. Будь ей по-настоящему!
– Нет! Нет! Я убью себя, если ты бросишь меня! Клянусь, убью, если оставишь!
– Убьешь себя? Да ну! – презрительно отозвался Хуан. – Если я не брошу тебя, то сведу тебя с ума, буду мучить и терзать, чтобы сделать из твоей жизни ад!
– Не бросай меня, Хуан!
– Хозяйка, хозяйка, идут. Осторожно! – предупредила Ана, поспешно приближаясь. – Идут с этой стороны, думаю, это сеньор Ренато.
– Айме! – позвала Моника, приближаясь к группе. Айме отступила, уйдя в тень; Хуан стоял неподвижно. Моника приблизилась, затем подошел Ренато и начал извиняться:
– Простите, если прервал интересный разговор. Я услышал голос Хуана, а поскольку он попрощался, чтобы уйти лечь спать более часа назад…
– Да, но было жарко. Я не могу спать запертым.
Моника вздохнула спокойнее, поскольку с волнением и тревогой ждала ответа Хуана. Сейчас ее удивила неожиданная перемена, холодная серьезность, с какой он ответил Ренато, а на губах показалась слабая и горькая улыбка, когда он продолжил:
– Учти, я ведь провел больше ночей под открытым небом, чем под крышей.