Диктатор
Шрифт:
В ответ она получила упорное молчание, которым он хотел показать, что ее слова, ее слезы, ее оправдания и ее страшные упреки для него вовсе ничего не значат. Простое сотрясение воздуха…
И как сейчас он смеет ее упрекать? Она целыми днями пропадает в академии, в свободное время освобождает нянечку и сама занимается с детьми, сама ведет хозяйство, принимает на даче многочисленных гостей, улаживает отношения с родственниками… Она чувствует, что ее любят и ценят за умение дорожить верной дружбой, за прямые и честные отношения с людьми, за независимость характера, за неспособность причинять зло. А как она всегда старается заботиться о нем, своем муже! Чего же он от нее хочет?
Да, значит, все эти
Надежда Сергеевна вдруг вспомнила о Ларисе. Давненько же они не общались! Еще в начале лета Лариса вместе с мужем вернулись из отпуска, из поездки на Северный Кавказ, у мужа сразу же начались неприятности на работе из-за того, что подготовил всего один очерк о коллективизации на Кубани, да и тот оказался, по мнению редактора, вовсе не «гвоздевым», так как не содержал в себе восторгов и барабанного боя по поводу победы сталинской генеральной линии партии в деревне и был в основном посвящен «перегибам». В связи с этим и у Ларисы было никудышное настроение, она лишь вкратце рассказала Надежде Сергеевне о поездке и о горестных своих впечатлениях. «Наверное, обиделась, что я не приглашаю ее к себе»,— шевельнулось в сознании Надежды Сергеевны. А когда она сказала, что передаст все то, что рассказала Лариса о голоде на Кубани, та бурно запротестовала:
— Нет, нет, не надо, ради Бога, не надо! Ваш муж все прекрасно знает! Ему даже Шолохов писал, да, верно, и не только он.
— Не волнуйтесь, раз вы не хотите, я ни слова не пророню,— заверила ее Надежда Сергеевна.— И знаете что, я очень хотела бы пригласить вас с мужем к нам на ноябрьские праздники. Мы будем отмечать восьмого ноября. Придете?
Лариса не ожидала такого приглашения и потому ответила не сразу.
— Я понимаю,— уловив ее сомнения, сказала Надежда Сергеевна.— Понимаю, почему вы колеблетесь. Не надо, прошу вас, не надо ничего опасаться. Поверьте, великие кажутся нам великими, потому что мы сами стоим на коленях. Это сказал мудрый человек. Честное слово, именно вас мне будет очень недоставать на этом вечере!
— Я очень благодарна вам за приглашение и очень тронута,— поняв, что отказ ее будет для Надежды Сергеевны очень огорчителен, сказала Лариса.— Мы будем рады провести этот вечер вместе с вами. Но мне надо посоветоваться с мужем. Он у меня довольно стеснительный, к тому же привычно следует древнему правилу: «Каждый сверчок должен знать свой шесток». В связи с этим посещением у него могут быть неприятности в редакции. Но главное, кажется, даже не в этом.
— А в чем? — встревожилась Надежда Сергеевна.
— Скажу откровенно: главное, как к этому отнесется ваш муж. К тому же мы будем чувствовать себя у вас крайне стесненно. Мы еще никогда не отмечали праздники в такой обстановке. Правда, еще в молодости мне приходилось бывать на приемах, которые устраивал Тухачевский. Но это было во время войны, на Восточном фронте.
— Так вы, оказывается, и воевали? — изумилась Надежда Сергеевна.— Кстати, на вечере будет и Тухачевский с супругой Ниной Евгеньевной. А по секрету: муж мой очень его недолюбливает. Никак не могу понять почему.
«Понимает почему, но не хочет сказать. Тогда я ей скажу»,— решила Лариса.
— Почему? Да просто завидует. Таланту, уму, популярности. Мужской красоте, наконец.
— Признаться, и я так думала,— сказала Надежда Сергеевна.— Но все же не только это…
И
— Знаете, Лариса Степановна, это, наверное, не женские дела… Но не думаете ли вы, что за всем этим стоит еще и самое главное — власть? В руках Тухачевского — военная сила, другие командармы льнут к нему. Как поведет себя армия завтра — это не простой вопрос. Поневоле приходится остерегаться. Ну да Бог с ними, пусть они сами разбираются. Я очень прошу вас — приходите!
— Хорошо,— пораженная ее настойчивостью, сказала Лариса.— Я постараюсь уговорить своего мужа. А вы уж тогда постарайтесь уговорить своего.
— Пропуска вам будут в проходной у Спасских ворот,— Надежда Сергеевна говорила это так уверенно, будто уже обо всем договорилась со Сталиным,— А мы с вами еще встретимся на демонстрации.
Сталин поначалу воспринял просьбу Надежды Сергеевны о приглашении на прием четы Грачей крайне враждебно. Он разразился гневной тирадой, из которой следовало, что Кремль — это не проходной двор, что в торжествах будет участвовать только узкий круг лиц и нечего тащить на столь ответственный прием каждого встречного и поперечного. Но Надежда Сергеевна упрямо стояла на своем, заявив в конце концов, что в случае отказа в этот вечер ее ноги не будет в Кремле. И Сталин потихоньку начал сдаваться.
— Хорошо,— сердито сказал он,— если тебе эти Грачи дороже твоего собственного мужа, зови! Но только на общий прием, во дворце. А на вечеринку после приема, которую, как всегда, хочет затеять Ворошилов, звать не надо. Там будут только свои люди,— резко подчеркнул он слово «свои».
Андрея сообщение Ларисы о приглашении на прием в Кремль повергло в ужас. Первой его мыслью было: а как отнесется к этому Мехлис, когда узнает, что он был в Кремле без его ведома (а что тот непременно узнает, Андрей нисколько не сомневался). Непосредственные начальники страсть как не любят, если вдруг их подчиненный оказывается хоть каким-то боком приближен к высокому лицу. В этом они сразу же могут узреть смертельную угрозу своему дотоле незыблемому служебному положению: мало ли что вздумает нашептать этот новоявленный фаворит в ухо своему властителю! Так и жди, причем постоянно и ежечасно, какого-нибудь подвоха, от одного предчувствия которого начинают трястись поджилки.
Андрей поделился своими опасениями с Ларисой. Та, как всегда, высмеяла его страхи:
— Начихать нам на твоего Мехлиса. Разве ты в силах отвергнуть приглашение жены самого вождя? И будь уверен, твой шеф начнет перед тобой на коленях елозить и ставить тебя всем в пример.
Поняв, что отступление невозможно и, более того, недопустимо, Андрей принялся основательно готовиться к страшившему его приему. Прежде всего они отправились в универмаг, чтобы купить ему новый солидный костюм, а Ларисе какие-нибудь украшения. Потом он долго говорил с Мишей Кольцовым, советуясь, как нужно будет им вести себя на приеме, чтобы не попасть впросак.
В заботах, хлопотах и волнениях они и не заметили, как пролетели последние дни перед праздником и как наступило Седьмое ноября. Андрей на демонстрацию пойти не смог, так как дежурил в редакции по номеру, был выпускающим. А Лариса отправилась на Красную площадь в колонне Промышленной академии вместе с Надеждой Сергеевной.
Утро седьмого ноября 1932 года выдалось холодное, уже ощутимо повеяло ранней зимой, в воздухе порхали редкие снежинки, тихо опускаясь на голубые ели, на флаги и транспаранты, на брусчатку площади. Как всегда, уже выстроились напротив Мавзолея войска, а колонны демонстрантов вплотную приблизились к Историческому музею. До начала парада и демонстрации было еще почти два часа, люди в колоннах, хотя и постарались одеться потеплее, мерзли и пытались согреться шутками и смехом.