Дикторат. Эффект молнии. Часть 2
Шрифт:
Я взяла гиганта за руку. Мне всё казалось, что его грудь не поднимается, но, слава духам, он дышал. Скоро его дыхание стало мерным, как у спящего, и лицо чуть порозовело. Михаил взглянул на монитор ещё раз, осторожно приложил к груди гиганта какое-то приспособление и с облегчением вытер со лба вновь проступившие капли пота.
– Пусть спит столько, сколько потребуется. Не буди.
Иван просунул голову в дверной проём.
– Н-ну как, дядь Миш?
– Жить будет. Пошли, Ванька, поговорим, – строго сказал бородач, в очередной раз кинув подозрительный взгляд на Тима и стражника.
Иван
Иван дверь так и не закрыл, оставляя путь к отступлению на случай, если розги всё-таки пойдут в ход.
– Ванька, откуда ты приволок этих?
– Из Аномалии…
– Что за бред? Там никто не живёт! Сам знаешь, почему.
– А вот ты не прав. Это с-секретный проект в-военной корпорации.
– Ты тоже обкурился, что ли?!
– Вот, смотри, – обиженно ответил Иван, и за стеной воцарилась пауза.
Они скоро зашептались и прикрыли дверь. Было очень любопытно, о чём они говорят. Я встала, подбираясь поближе и кляня свои глухие уши, но подслушать мне всё равно не удалось. В дверь осторожно, как воры, вошли Тим и Грэг.
– Как он?
– Спит.
Тим шёпотом сообщил, что они отправятся на разведку и выведают, что тут и где. Я набросила на свёрнутые на спине щупальца мутанта чью-то выцветшую курку, сорвав её с крюка у двери.
Парни ушли, и я осталась одна. Стоило мне примоститься на табуретке с блестящими стальными ножками и обхватить колени, как резкое чувство одиночества накрыло меня с головой. Обводя взглядом комнату, я пыталась справиться с собой и этой грустью, граничащей с отчаяньем. Светло-голубые стены проглядывали из-под стеллажей, уставленных приборами, трубками, флаконами, тюбиками, стеклянными колбами в подставках, прозрачными ёмкостями – пустыми или заполненными разноцветными жидкостями. Везде пластик, сплошной пластик… Присмотрелась к полке напротив – показалось, что я встречала похожие штуковины на верхних этажах нашей высотки. А, может, мне просто хотелось увидеть хоть что-то знакомое. Или эти люди продолжали пользоваться тем, что для нас утратило всякий смысл?
Всю нижнюю часть вдоль стены, если не считать своеобразной кровати, на которой лежал Эдэр, и другой – за перегородкой, закрывали серые ящики с длинными матовыми ручками – за такие точно схватишься и не промахнёшься, даже если будешь очень суетиться. С высокого кола на колесиках свисала прозрачная пластиковая груша. Из неё по гибкой тонкой трубке жидкость торопливыми каплями стекала к руке гиганта.
Он беспокойно мотнул головой во сне. Смоляные пряди прилипли к высокому бледному лбу, покрытому испариной. Я отвела глаза: мне не нравилось видеть Эдэра слабым. Всего пару часов назад я чувствовала в нём непобедимого хищника, глыбу, которая ни за что не треснет, а сама кого хочешь раздавит и подчинит. И что теперь? Мне страшно за него, а
Даже мой братец Бас шести лет от роду знает, что драгсы употреблять нельзя. Насупленная, как туча, я вперилась в Эдэра. Хотелось растолкать его и крикнуть в ухо: «Эй! Ты чего?! Как ты посмел привезти меня сюда и бросить?! Я же не справлюсь одна».
В груди сдавило. Я ведь, и правда, не справлюсь. Стражникам я не доверяю, Тиму… Его самого надо будет спасать, как только местные разберутся, что к чему. Мутанту не затеряться среди людей. Он всегда будет другим. А других травят, выживают. По себе знаю. Хотя если подумать, почему люди так ненавидят «других», не таких, как они? Всё, что вдалбливали нам жрецы, оказалось ложью. Скажите, чем обычные люди лучше? Разве не может человек жить дальше, если родился иным?
Эмоции накатывали волнами, топили меня, и я уже не могла остановиться.
А я? В меня просто ударила молния и запустила какие-то чёртовы штуки, но я ведь могла прожить всю жизнь и не знать о том, что я – не такая, как мама и отец, как братья и друзья… Так скажите, у каких духов мне молить прощения? И за что? Почему я должна доказывать, что имею право на жизнь? Я не приносила бед ни клану, ни семье. И всё это просто нечестно!
Возмущение от несправедливости того, как устроен мир, било по вискам. Да, мы с Тимом не такие, мы – мутанты! Но мы хотим жить, пусть и отличаемся чем-то, ведь мы – люди! Тоже люди…
В груди продолжало щемить. Я встала, прошлась по комнате, затем снова взглянула на Эдэра. Опасливо, исподтишка, как преступник на начальника стражи. Казалось, он мог услышать мои мысли. Но ему не надо знать обо всём, что творится у меня в душе.
Ещё вчера я мечтала быть где угодно, лишь бы подальше от Эдэра. Но сейчас меня пробирало до костей холодом от мысли, что его не будет рядом. Здесь, в этом враждебном мире, среди странных людей и вещей. Что скажет Эдэр, когда узнает, что я – мутант?
Сердце рухнуло куда-то в живот. Лучше не надо! Скорее всего, он пожалеет о нашей близости. Может, не прогонит, но и отвращения скрывать не станет. Как я вначале при виде щупалец Тима. Стыдобище… Скажем прямо, Эдэр не из тех, кто жалеет или делает вид. Он наверняка от меня откажется. Зачем ему мутантка? Рожать ненормальных детей?
Я стиснула зубы и решила: про рыбьи органы ничего ему говорить не стану.
Внезапно гигант метнулся на кровати, судорожно сжал кулак. Бицепс надулся, и из изгиба локтя едва не выскочила игла. Я подхватилась и бросилась к двери. Распахнула её одним махом.
– Там иголка…
Иван и Михаил сидели перед двигающимися картинками в мини-пирамиде, выходящей из крошечного куба. Там был мегаполис, глоссы, важно разъезжающие на псидопсах, рыночная площадь, развалы коллектора на ржавой повозке, горы вдалеке… Туманное чувство утраченного закрутило меня так, что свело живот. И я мрачно повторила:
– Иголка выскочила.
– Угу, – ответил ошарашенный Михаил, с трудом отрываясь от изображения.
А Иван указал на картинку.
– Я тут к-копирнул слегка с с-сервера, до того, к-ак ты его р-раздолбала. А то ж н-никто не поверит…