Динамика характера: Саморегуляция при психопатологии
Шрифт:
Рассмотрим следующие примеры:
Пациентка, которая на сеансах психотерапии часто с раздражением отзывалась о совершенных по отношению к ней несправедливостях и в прошлом, и в настоящем, однажды, запинаясь, нерешительно и неожиданно для себя «позволила» себе испытать удовлетворение. Сначала ее это смутило. Она сказала себе, что (позволив себе испытать это удовлетворение) она слишком легко дает людям «отделаться» (в смысле выйти из конфликта), «половину своей жизни допуская компромиссы».
Страдающий навязчивостью мужчина, который обычно тщательно следовал правилу не пропускать ни одной «возможности», упустил
Робкая молодая женщина, очень смущаясь, говорит своему терапевту, что заметила у него новые контактные линзы. И добавляет, что она очень «нервничала», сказав ему «нечто очень личное». По ее мнению, это «дерзко» и даже «бесстыдно».
Каждый из этих людей с тревогой оглядывался на свои собственные действия (которые могли заключаться только в мысли или речи) и на угрожающее ощущение самого себя, которое вызывается такими действиями. В каждом случае качество и содержание этого ощущения и вызываемой им тревожности определяется природой индивидуального характера человека.
В первом случае ощущение личного удовлетворения у этой воинствующей женщины вызывает предчувствие прекращения морального протеста и появления смиренной покорности.
Во втором случае любое отступление от строгого исполнения обязанностей ригидная, одержимая исполнительность обращает в небрежный и безответственный поступок.
В третьем случае не оскорбительное, но личное общение воспринимается как наглость человеком, который приучил себя знать в жизни свое место.
В каждом из этих клинических эпизодов речь идет о действии или поступке, в котором в особой форме воплощается установка, присущая данному типу личности (character), и в каждом из них присутствует характерная тревога. Теперь, вместо того чтобы сказать, что эту тревогу вызывает бессознательная идея о какой-то опасности, можно утверждать прямо противоположное: любые идеи об опасности, которые могут выражать эти тревожные ощущения покорности, чванства и дерзости, а также присущие им характерные качества, будут порождать запреты, имеющие индивидуальный невротический характер.
В таких случаях переживание тревоги не требует предположения о сознательном или бессознательном воспоминании какой бы то ни было опасности. Оно не зависит от вторжения идеи об опасности или ее просчитывания. Хотя в данных случаях особая черта тревоги называлась («дерзость», «наглость» и т. п.), вероятно, эта сознательная формулировка стала следствием терапевтической ситуации; это не типичное переживание тревоги, и эти качества явно ей не присущи. Только присутствия характерного признака исходящей угрозы, например ее смутности, неуловимости, а иногда даже непонятности, становится достаточно, чтобы включить динамические процессы саморегуляции личности, которые мы называем защитными.
Системе регуляции не нужна система формирования или восприятия идей; ей нужен лишь порог чувствительности и процесс включения корректирующих реакций. В этом отношении тревогу можно сравнить с ощущением боли. Можно сказать, что боль — это «сигнал» угрозы возможного нанесения вреда организму, а значит, она включает процессы, предотвращающие нанесение такого вреда. Но в данном случае мы употребляем термин
Когда я говорю о том, что случай и природа патологической тревоги определяется не воспоминаниями взрослого человека, а его характером, я подразумеваю, что патогенный конфликт перестал быть первопричиной и стал содержанием данного характера. Давайте предположим, что ранние детские переживания тревоги были вызваны ожиданием некоторой реальной или воображаемой внешней угрозы, например угрозы наказания или изоляции. Предположим, что некоторые такие переживания будут особенно напряженными или продолжительными и что они будут иметь продолжительное патогенное воздействие. Какова будет природа этого воздействия? Будет ли она состоять из воспоминаний или мыслей о какой-то особой реальной или воображаемой опасности, с бессознательной защитой от нее, и, как полагал Фрейд, существовать отдельно от развития личности? Или же оно в основном оказывает влияние на развитие личности, а значит, скорее всего, воздействие является более общим и характерологическим?
Давайте представим альтернативу: некоторые патогенные детские переживания тревоги, связанные либо с реальной эмоциональной травмой, либо с ожиданием воображаемой опасности, в результате приводят не только (или даже вообще не приводят) к травматическим воспоминаниям, а к изменениям личности ребенка и его установок. Далее предположим, что такие изменения будут состоять, вообще говоря, из некоторых типов установок, предотвращающих появление тревоги. В основном это будут некоторые типы запретных установок, возможно, связанные с робким или послушным поведением, или же установки, связанные с ригидно-обязательным, внимательным и осторожным поведением. Скорее всего, направление такого развития будет патологическим.
Раз такое развитие связано с запретами или ограничениями, значит, уже существуют скрытые установки, предотвращающие появление тревоги, и ребенок уже становится совсем иным. Раньше это был просто испуганный ребенок; теперь он становится пассивно-послушным или робким. Ранее он был испуган какой-то конкретной реальной или воображаемой опасностью и мог продолжать ощущать угрозу под воздействием факторов, которые сознательно или бессознательно оживляли у него в памяти эту конкретную угрозу. Но теперь, став робким и пассивно-послушным, он боится гораздо чаще, чем только при появлении какой-то конкретной опасности или любых напоминаний о ней. Сущность актуальной угрозы теперь определяется не отдельными воспоминаниями и фантазиями ребенка, а его актуальными установками или его личностью, а именно тем, каким он стал. Если он стал робким, его непоследовательные желания и стремления кажутся опрометчивыми; если он стал внимательным и послушным, любое простое взаимодействие покажется ему жестким.
Нарушение, быть может даже намеренное, покажется ему дерзостью или наглым непослушанием не потому, что оно оживляет в памяти реальное или воображаемое наказание, а потому, что воспринимается с точки зрения робкого или ригидно-послушного ребенка, и потому, что в нем воплощается установка, характерная для этой робкой или послушной личности. Действительно, вполне вероятно, что тревогу будет вызывать само субъективное ощущение угрожающей установки, которая может воплотиться во многих других намерениях или же не иметь никакого конкретного намерения. И из этого тревожного ощущения непослушания или безрассудной опрометчивости возникнут самые разнообразные факторы, которые будут восприниматься как угроза.