Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
— Смотри, это перламутровая река… Мышка кивнула головой.
— Мама плачет, — сказала она.
— У этой реки полным-полно рыб, они все время плещутся, и потому волны у ней такие серебряно-чешуйчатые…
— С этого берега наш лапа увез нашу маму… — тихо вздохнула Мышка.
— С этого самого берега? Вот с этого? — радостно взволновалась Динка.
Сестре не хотелось разочаровывать ее.
— Мама привела нас сюда… — уклончиво сказала она.
— С этого самого берега! — в восторге повторила
Динка никогда не слышала, чтоб папа скакал на коне, но если сказано «увез», то как же иначе? Вот здесь он спрыгнул с коня и взял маму на руки… Конечно, это было здесь, и Днепр видел, как обрадовалась мама…
Сердце Динки растопилось от умиления. Она зачерпнула пригоршню воды и торжественно, протянула сестре:
— Выпей и умойся! Мышка покорно выпила и умылась. Динка тоже выпила и умылась.
— Теперь мы породнились! — весело сказала она и, подкинув вверх свою матросскую шапку, звонко крикнули:
— Здравствуй, Днепр!
Громкий, счастливый смех Марины с готовностью откликнулся на голос дочки. Сестры возвращались домой примирившиеся с Днепром, но любовь к Волге оставалась незыблемой и огромной, как сама эта река, и каждый раз, когда Динку постигало горе, она жаловалась ей, как жалуются родному, близкому человеку, называя ее голубенькой, Волженькой…
Глава вторая
НА НОВУЮ ЖИЗНЬ!
Марина просто сбилась с ног. Нужно было устроить детей в гимназию, первым долгом старших девочек. Алина нервничала и упрекала мать, что теперь она уже никогда не догонит своих одноклассниц и не будет первой ученицей; Мышка молчала, но ей тоже было страшно отстать от своего класса.
— Бросьте вы ныть, на самом деле! Побегали бы сами по гимназиям! Загоняли мать совсем! — возмущался Леня.
— А ты не вмешивайся! Тебе не надо в гимназию, и молчи! — огрызалась Алина.
Мальчик замолкал. Гимназия была его мечтой, но такой далекой и недосягаемой, что о ней даже страшно было думать. Лене нужен был репетитор, с которым он мог бы учиться и учиться. Об этом они часто говорили с Мариной.
— Да вы не думайте обо мне сейчас. Нам бы их вон скорей к месту пристроить! — кивал на сестер Леня.
— Всех надо устроить, и самой мне на службу поступить скорей, — озабоченно говорила Марина, с беспокойством заглядывая в свою сумочку. — Эти проклятые деньги как вода…
— А вы каждый день считайте, чтоб лишку не тратить, — волновался Леня.
— Нет уж! Лучше не пересчитывать… Все равно — что осталось, то осталось, больше не сделаешь. Надо бы на квартиру скорей переехать, — задумчиво оглядывая грязные обои дешевой гостиницы, где на первое время остановились Арсеньевы,
— А я про что говорю! Вон сколько наклеек у меня! — Леня вытаскивал из кармана кучу смятых бумажек. Это были объявления о сдаче внаем квартир.
— Ах, боже мой! Где ты их берешь? — ужасалась Марина. — Нельзя же так делать? Люди вешали, а ты сдираешь. Да еще дворник какой-нибудь поймает…
— Не в дворнике дело… А вот пойдемте, поглядите, да и переедем отсюда. Тут вон, я посчитал, сколько один день стоит! И обед дорогой. А Мышка с Алиной поковыряют, поковыряют да и встанут ни с чем… Вы тоже за неделю истаяли совсем, — хмуро говорит Леня.
— Конечно, я целый день бегаю по делам. Некогда и квартиру посмотреть… Только ведь мебель наша тоже не скоро придет, что мы будем делать в пустой квартире?
— Хоть и в пустой, пересидим как-нибудь. Никич мебель следом выслал, может, ждать-то каких два-три дня.
Леню беспокоила еще Макака. Ей было строго-настрого запрещено уходить куда-нибудь из гостиницы и гулять по незнакомым улицам. Тем более, что рядом был шумный вокзал…
Скучая, Динка лазила по всей гостинице, заводила разговор с коридорным пожилым плутоватым человеком в сером фартуке.
— Скажите, пожалуйста, у вас есть тут такое место, где всякие баржи стоят… Ну, пристань, что ли. И какой-нибудь «Букет», а может, он тут иначе называется… Там грузчики едят… Есть у вас такое место?
Коридорный пожимал плечами.
— Есть, почему нет… Это всё больше на Подоле да на базарах тоже… Самая босота собирается…
— Какая босота? — с трепещущим сердцем спрашивала Динка.
— Ну, босяки, иначе сказать. Шмыгают промеж людей — где что украсть, где выпросить. Ох и вредный народ!
Перед глазами Динки вставал волжский берег, залитый утренним солнцем; он неудержимо манил ее к себе, как широкая, доброжелательная улыбка на усыпанном веснушками лице…
Издалека, перебирая, как струны, бегущие волны, разливалась волжская песня, ее перебивал длинный гудок парохода, мальчишки, опережая друг друга, бежали к берегу, и на бревнах сидели грузчики, закусывающие воблой.
И с затаенной надеждой снова вернуться в эти родные края и в это избранное ею общество Динка лихорадочно выспрашивала:
— Эти люди ходят босиком?
— Кто босиком, а кто в обувке. Ну, а зачем она вам, тая босота? — удивлялся коридорный. Динка глубоко вздыхала:
— Так… перевидаться…
— И с кем?! — сморщив лоб и даже подскакивая от неожиданности, пугался коридорный. В глазах Динки потухал интерес.
— С кем, с кем… — безнадежно говорила она и, махнув рукой, удалялась в свой номер.
Коридорный смотрел ей вслед.
«И что вона за дивчина?» — думал он, потирая двумя Пальцами лоб.