Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я

Валентинов Андрей

Плещет, плещет...

Медленно, медленно, невыносимо долго сквозь бесцветное марево начинают проступать знакомые лица, сквозь проклятый плеск доносятся голоса...

– ...слышишь, Тидид?

Надо бы удивиться, почему они не заметили, ведь мы знакомы с детства, все знают, что Диомед Дурная Собака безумен, что его надо скрутить, сжать горло боевым захватом... Но я не удивляюсь. Не заметили. И я не вынырнул. Река плещет совсем рядом, только плеск стал чуть потише, я могу думать, могу даже говорить...

Усталой

чайкой мелькнула мыслишка - маленькая, страшненькая. А если это...

...НАВСЕГДА?

Мелькнула - не испугала/И я вновь почему-то не удивился.

... Ферсандр плакал. Маленький, смешной в своем огромном, не по росту, заляпанном грязью панцире, в съехавшем на ухо гривастом шлеме. Слезы текли, он вытирал их рукой - тоже грязной, в крови. Еще один Ферсандр лежал на земле мертвый. Труп. Как и сотни других на этом страшном поле...

Нет, не так. Это было раньше, под Фивами, когда мы встретились с моим двоюродным братом у Пройтидских ворот, над трупом басилея Лаодаманта.

Сейчас по-другому. Маленький Ферсандр не плакал;

он улыбался последней улыбкой, застывшей на посиневших губах. И не он - я стоял на коленях возле трупа, но . тоже не плакал, и снова не понимал, почему...

"Я не хотел, Тидид! Я не хотел! Не хотел, чтобы так! Не хотел!.."

И я не хотел этого, брат мой, храбрый Ферсандр Полиникид, первый из нас, эпигонов, прошедший свой путь до конца.

Я любил тебя, брат!

Хайре!

Проклятая река не отпускала, плеск то становился тише, то вновь захлестывал прибойной волной.

Плещет, плещет...

Но мне было уже все равно. Я исчез, растворился в светлых волнах безумия, и уже не я, а кто-то другой отдавал приказы, выслушивал соболезнования, морщился, когда докладывали о потерях, распоряжался о погребальных кострах, готовился к штурму проклятого Пергама, дурацкой кучи валунов на холме, забравшей у меня друга и брата...

Всего однажды дрогнул я-прежний, дернулся ламией в глиняном ларнаке, когда какой-то дурак-пустомеля в помятом шлеме ляпнул, будто убит Протесилай, родич филакского басилея. Жаль, не успел вырвать ему язык, мерзавцу. Жив оказался Чужедушец, ранили только - бок копьем пропороли.

И хвала богам! И снова вместо меня-прежнего - кто-то другой.

А может, и не так - или не совсем так. Не "кто-то" - сам я стал иным. Река, страшная река осталась позади, я все-таки вынырнул, вцепился руками в осклизлый берег, выполз, ткнулся лицом в мокрый, остро пахнущий ил... Вынырнул, выбрался. Но уже не я.

Не я...

* * *

– За что? За что? Мы же союзники! Союзники!.. На невысокой приземистой стене, увенчанной полуобвалившимися зубцами, здоровенный детина в шитой золотом накидке. На голове - шлем с тремя гребнями, на левой ноге - окровавленная повязка.

– За что? Это ошибка! Ошибка! Мне сказали, что плывут троянцы... сам Гектор,

его видели! Мне сказали, что троянцы проведали о сигнале, о синем огне. Это ошибка, ошибка! За что?

Хороший вопрос, Телеф, басилей мисийский! У ворот - таких же невысоких, обитых позеленевшей медью, острая стена копий. Спартанцы -Менелая готовы. И мои аргивяне готовы. И куреты. И критяне Идоменея. И муравьи-мирмидонцы* малыша Лигерона. Ну, что еще скажешь, Телеф?

*По преданию, жители Фтии произошли от муравьев, отсюда и название: мирмекс - муравей (греч.).

– Я согласен... Согласен, если вы заплатите пеню и немедленно уплывете... Согласен простить, не воевать!..

– Э-э, Телеф-мисиец!
– не выдерживает черный от злости Фоас ("Твой брат мой брат, Диомед! Не прощу, не пожалею!").
– Мама у тебя есть, да? Зарежу твою маму! Собака у тебя есть? И собаку зарежу! Выходи, если мужчина! А если не мужчина, я тебя моим куретам отдам - как женщину!

– Прикажи мне, Тидид!
– дергает губами белокурый Менелай.
– Я этого варвара!..

– Мне, мне, дядя Диомед!
– вопит малыш Лигерон.
– Я его за дядю Ферсандра! Я его!..

Странное дело! За эти дни Ферсандр и сын Пелея успели сдружиться. Даже на одном корабле плыли от самого Скироса. Может, потому что оба - маленькие?.. А здорово он дрался, выродок, Ахилл-Невскормленный! Повязка на ноге Телефа - его заслуга. Зауважал я малыша после этой ночи!

Мы, эпигоны, молчим. Нам слов не нужно.

– Диомед! Диомед! Так нельзя! Он же союзник! Нам надо под Трою! Под Трою!

Это кто же тут такой умный? Рыжий, кто же еще?!

– Нас всех обманули! Это затмение, нам глаза отвели. Надо выплатить... помириться. Нам нужно под Трою! Рыжему не отвечают. И я молчу, хоть и есть что сказать. ...Что, Жрец Верховный, заминка с Гекатомбой?

– Ворота!
– выдыхаю я.
– Открывай ворота, Телеф!

– Я сын Геракла!
– вопят в ответ.
– Я твой двоюродный брат, Диомед! Я твой брат!!!

Лучше бы молчал, колченогий!

– Брат, да?
– вновь не выдерживает Фоас.
– Маму свою вспомнил, да? Геракл Великий всех любил, да? Потаскух вонючих любил, коз любил, овец любил, да? Врешь ты все, козий выблядок, а еще про Геракла слово скажешь... Заскрипели ворота. Бессильно, покорно.

* * *

– Искусство войны - искусство богов, Менелай!

– Отец говорил мне это. Я долго не понимал, почему. На пергамских стенах пусто. Незачем охранять, незачем ладить катапульты и готовить котлы со смолой. Пал Пергам Мисийский, и некому махать кулаками после драки. Оружие брошено, стражники связаны, в городе - плач и вой. Одни мы на стене с Менелаем Атридом.

– А теперь, кажется, понял. Боги вершат судьбы людей, так? И тот, кто ведет в бой войско, тоже...

– Да.