Диомед, сын Тидея
Шрифт:
Гонец даже заикаться перестал, ухмыльнулся – и я понял.
Атрей Великий МЕРТВ.
Уже через час я узнал, что не ошибся. Богоравный Атрей Пелопид не успел еще раз бросить кости. Его игра кончилась. Кончилась в тот миг, когда мертвоглазые убийцы набросились на охрану, на хризосакосов, набросились внезапно, у входа в храм, и устлали трупами дорогу, по которой прошел Эгисф Фиестид [26] , сын двух отцов, любивший одного и ненавидивший другого. Прошел – чтобы ударить Атрея Великого критским
26
Эгисф был сыном Фиеста, но воспитывался в семье Атрея.
Игра кончилась, ибо Атрей думал, будто играет со мной. Фиест Пелопид считал иначе – и выиграл. Братья наконец-то свели давние счеты...
Прощай, Атрей, Великий Атрей, желавший покорить мир. Ты был страшным врагом! Хайре!
* * *
...Черная весть принеслась из Микен, крепкостенного града, Славного града, великого, первого в землях Ахейских, Страшная весть: спит во гробе Атрей богоравный, Братом родимым убитый – безбожным, распутным Фиестом. Царскою кровью залиты ступени высокого трона, Скиптр окровавленный пальцы злодея сжимают...Сфенела я встретил прямо у Трезенских ворот – одного. Стражи, ни нашей, ни микенской, не было и в помине, но Капанид и сам мог заменить целое войско. По крайней мере, с виду. Он восседал на колеснице, еще одна, перевернутая, стояла рядом, а вокруг сверкала бронзовая гора – шлемы, щиты, поножи, копья, мечи...
Ну, Арей!
Арей был грустен. Может, из-за окровавленной повязки, налезшей на самый нос-репку, может, из-за того, что обошлось без битвы и Кера на этот раз прокричала зря.
– Радуйся! – гаркнул я, соскакивая с седла. – Всех победил? Уноси тепленького!
– Уноси... – вздохнул Капанид (ба-а-асом!). – Да они сами оружие бросили! Бросили и домой попросились. Я и отпустил...
Это я уже знал. Наемники ушли, не дожидаясь нас, не приняв боя. Город был пуст. Город – но не акрополь.
– Агамемнон наверху, в Лариссе, – кивнул Сфенел. – Заперся. Слушай, Тидид, да объясни мне, чего происходит? Ни Гадеса понять не могу!
Я поглядел в сторону холма, на красные черепичные крыши дворцов, на золоченую кровлю храма Зевса Трехглазого.
«Шайка эта в твоей власти, и погибели всеконечной их, разбойников этих, он, ванакт Фиест Пелопид, искренне рад будет...»
Фиест убил отца, мне предстояло покончить с сыном.
Игра Фиеста. Мой титул в обмен на голову носатого.
– Киантипп с ними, – снова вздохнул мой друг. – А Полидор вроде как дома уже – отпустили. Так что, правда, Атрей убит? Чего они там, в Микенах, с ума посходили?
И снова – знакомый золотой блеск щитов. Их было мало – царских хризосакосов, не больше
– Отойдите! Опустите оружие!
Повиновались нехотя, оглядываясь, злобно скалясь.
Псы!
– Я здесь, Диомед!
Агамемнон был без шлема и поножей, в одном золоченом панцире. На недвижном лице – ни кровинки. Он тоже был готов умереть, гордый Атрид.
– Ты лучший на копьях, я – на мечах, Диомед. Впрочем, все равно. Нападай!
Он ждал, я – тоже. И не только из уважения к его отчаянной последней храбрости. Престол, титул, венец – все это можно завоевать. А можно ли купить? Один титул – за одну голову. За эту носатую голову в тонком серебряном венце...
Я отдал стоявшему рядом гетайру отцовский щит, положил на землю копье, расстегнул ремень шлема.
– Поговорим!
– О чем? – поморщился он. – Я захватил твой город, но мне не в чем извиняться. Так приказал ванакт Атрей. И пусть нас всех рассудит Минос!
– Фиест ошибся, – усмехнулся я. – Причем дважды.
Я не спеша подошел ближе, пытаясь найти верные слова. Да где их найдешь, верные? У носатого только что убили отца, его самого бросили на заклание, как ягненка у алтаря...
– Фиест ошибся, Атрид. Он мерит всех по себе. Признал меня ванактом, думая, что я признаю его, братоубийцу. Это первое. А второе – войска от границы не следовало уводить. Путь на Микены открыт, Агамемнон! Тебе дать моих куретов, или сам справишься? Можешь крикнуть: «Диомед идет!» Иногда помогает.
Теперь не спешил он. На бледном лице жили только глаза – как у его брата, когда белокурый склонился перед Еленой.
– Мне не нужны твои куреты, Тидид! Но... Дядя мог признать тебя ванактом. Я – никогда. Лучше умереть.
– Еще успеем, – хмыкнул я. – Когда на могиле Фиеста дуб вырастет!
– Дядя! Дядя Диомед!
Кто-то маленький, в коротком ярком фаросе, выбежал из ворот, подскочил, повис, уцепившись руками за шею. Киантипп!
– Дядя Диомед! Дядя Диомед! Я им не присягнул! Не присягнул! Я сказал, что ванакт – это ты!..
– Молодец!
Я осторожно опустил мальчишку на землю, погладил по растрепавшимся длинным волосам. Этак скоро стричь парня придется!
– Видишь, Атрид? А ты надеялся ею всем Аргосом справиться!
Он подумал, кивнул.
– Хорошо... Когда я изгоню убийцу из Микен, то возмещу все, что мы разграбили и разрушили. Но мира не обещаю, слышишь, Тидид? Не обещаю! А сейчас – возьми!
Щит – тяжелый, круглый, сверкающий старым золотом.
– Зачем? – поразился я. – У меня свой есть!
– Возьми, – упрямо повторил он. – В храме повесишь.
– Но почему?
– Потому что... – Агамемнон замялся, дернул щекой. – Потому что ты... ты победил!
* * *
– Это тебе за Елену! За Елену! За Елену!