Дипломатия Симона Боливара

Глинкин А. Н.

Только в канун Нового года Каннинг перешел к решительным действиям. Премьер-министр Ливерпуль и Каннинг, пригрозив коллективной отставкой, вынудили короля и «твердолобых» примириться с неизбежным. 31 декабря 1824 г. министр иностранных дел Англии направил в Мадрид и в другие европейские столицы ноту, в которой говорилось: «Его Величество в своей отеческой заботе о торговле и мореплавании его подданных соизволил решить, что должны быть приняты дальнейшие меры по проведению переговоров о торговых договорах с Мексикой и Колумбией, а также с Буэнос-Айресом. Результатом этих договоров после их раздельной ратификации Его Величеством будет дипломатическое признание правительств «де-факто» данных трех стран». [414] Для всеобщего сведения решение английского правительства должен был объявить король в тронной речи в парламенте 7 февраля 1825 г. Однако Георг IV, обуреваемый мстительным стремлением насолить своевольному министру иностранных дел, отказался выступить с тронной речью,

так как его «внезапно» одолел приступ подагры и к тому же он потерял свои вставные зубы. Согласно незыблемым английским традициям, королевскую речь пришлось зачитать лорду-канцлеру, который являлся яростным противником дипломатического признания бывших испанских колоний. Что это — ирония судьбы или насмешка истории над теми, кто идет вразрез с велением времени?

414

Ibid. — P. 431.

Мадрид и другие европейские столицы заявили Лондону официальные протесты в связи с нарушением им принципов легитимизма. Испанская Америка приветствовала решение Англии. По словам Гендерсона, в Боготе «вице-президент, министры и влиятельные люди встретили новость с глубоким удовлетворением и большой радостью. На улицах гремели салюты, играла музыка, сверкали фейерверки». [415] Возможно, желая польстить Каннингу, английский генеральный консул в своей депеше несколько приукрасил картину всеобщего ликования в Великой Колумбии. Да и радость эта, можно сказать, была преждевременной. Изобретенную Каннингом формулу дипломатического признания испано-американских стран следует отнести к «шедеврам» имперской дипломатии. По существу, это был лишь слегка замаскированный ультиматум: или заключение на английских условиях договоров о торговле и дружбе, формализующих признание, или же старый статус «мятежных колоний».

415

Ibid. — Vol. 1. — P. 383.

Гамильтон и Кэмпбелл, уполномоченные Каннингом вести переговоры в Боготе, положили на стол перед Гуалем и Брисеньо-Мендесом английский проект договора. Сколько колумбийские дипломаты ни выдвигали контрпредложений, им не удалось сделать условия договора более равноправными для колумбийской стороны. Договор о дружбе, торговле и навигации, подписанный 18 августа 1825 г., устанавливал взаимное предоставление режима наибольшего благоприятствования в торговле и в других видах деятельности, связанных с обслуживанием экономических потребностей двух стран. [416] Тем самым Англия закрепляла за собой колумбийский рынок и получала возможность диктовать Колумбии как более слабому партнеру конкретные условия экономических отношений. Согласно договору, колумбийское правительство брало на себя обязательство тесно сотрудничать с Лондоном в искоренении работорговли. Устанавливались также нормы, регулирующие консульские отношения.

416

Текст договора см. Bolivar y Europa… — Р. 428–432.

7 ноября 1825 г. в Лондоне состоялся обмен ратификационными грамотами, а четыре дня спустя перед Уртадо впервые распахнулись парадные двери Букингемского дворца, и английский король приветствовал его как официально признанного Англией чрезвычайного и полномочного посланника республики Великая Колумбия. Вскоре были урегулированы взаимные претензии в финансовой области. Колумбийский конгресс в 1826 году признал в полном объеме обязательства по полученным от английских финансистов займам на общую сумму 6650 тыс. ф. ст. [417] Лондон стал главным кредитором колумбийского правительства. Английские дельцы начали вкладывать капиталы в экономику Колумбии, направили в Боготу при содействии Уртадо проект сооружения межокеанского канала через Панамский перешеек.

417

Webster С. К. (Ed.) Britain and the Independence of Latin America. Selected Doc. — Vol. I. — P. 560.

Боливар придавал большое значение развитию сотрудничества с Англией, поддерживал личные контакты с английскими посланниками в Боготе и Лиме, доверительно информировал их о важнейших политических событиях в стране и своих внешнеполитических планах. Он регулярно знакомился со всеми донесениями колумбийского посланника из Лондона и, как видно из его письма Уртадо от 12 марта 1825 г., лично направлял в Лондон указания по важнейшим вопросам англо-колумбийских отношений, когда этого требовала сложившаяся ситуация. [418]

418

См. Bolivar S. — Vol. 11. — P. 105–106.

В мае 1826 года Каннинг обратился к Боливару с посланием, положившим начало переписке между двумя государственными деятелями. Главное внимание в ней уделялось

содействию мирному урегулированию аргентино-бразильских разногласий и проблеме примирения с Испанией. [419] Назначение Каннинга премьер-министром Англии в апреле 1827 года открывало, по мнению Боливара, новые перспективы для укрепления международных позиций Великой Колумбии и других независимых республик региона. Неожиданная смерть английского премьер-министра спустя 100 дней после назначения была воспринята Освободителем как удар судьбы. «Скорбное чувство охватывает наши сердца при безмерно печальном известии о смерти лорда Каннинга. Для Англии, как и для Америки, это невосполнимая утрата, и весь мир еще ощутит отсутствие этого человека. Все мы начали пользоваться плодами его глубоко либеральной политики. Греция будет оплакивать своего защитника, а Америка никогда не забудет, что мистер Каннинг помог ей утвердить свои права», [420] — писал Боливар.

419

См. O'Leary D. Op. cit. — Vol. 12. — P. 263–264.

420

Bolivar S. — Vol. 11. — P. 704.

Дипломатическое признание со стороны Англии явилось поворотным пунктом в развитии отношений Великой Колумбии со странами Европы.

УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ С ФРАНЦИЕЙ

Драматические повороты французской истории от Великой буржуазной революции к империи Наполеона, а затем к реставрации Бурбонов и вновь к июльской революции 1830 года определяли сложные и запутанные взаимоотношения между восставшей испанской Америкой и Францией. При всех переменах в Тюильрийском дворце французская политика строилась с учетом двух взаимосвязанных факторов: интересов этой страны в Европе и ее стремления добиться в соперничестве с Англией и США политического влияния и торговых привилегий в заокеанских владениях Испании.

Первые контакты венесуэльских патриотов с французскими дипломатическими представителями были установлены миссией Висенте Боливара — Талисферо Opea, прибывших в США в 1810 году. Не сумев овладеть испанскими колониями в Америке в начале века, Наполеон решил снискать себе симпатии борцов за независимость и использовать их в целях своей европейской политики. В инструкциях министру иностранных дел герцогу Бассано император Франции писал в 1811 году: «Я желаю вообще всего того, что может содействовать независимости испанской Америки…, если только она не будет под влиянием Англии». [421] Бассано получил указание наладить контакты с представителями восставших колоний и подготовить предложения о посылке французских волонтеров за океан. После этого посланник Франции в Вашингтоне Л. Б. Серюрье начал переговоры с Т. Opea и пригласил венесуэльскую миссию прибыть в Париж. Естественно, Opea откликнулся на это приглашение: «Венесуэла примет с благодарностью любую поддержку и помощь, какую пожелает оказать Наполеон». [422] Переговоры в 1813 году продолжил в Париже венесуэльский патриот Мануэль Паласио-Фахардо. Но практических результатов они не принесли. Русский поход, а затем смертельная схватка с державами Четверного союза (Англия, Австрия, Пруссия, Россия) заставили Наполеона забыть о делах испанской Америки. Паласио-Фахардо в 1814 году был выслан из Франции.

421

Цит. по Robertson W. S. Op. cit. — P. 87–88.

422

Цит. по Urrutia F. J. Op. cit. — P. 100.

Победители Наполеона реставрировали во Франции власть Бурбонов. При Людовике XVIII и Карле X в стране свирепствовала дворянско-клерикальная реакция. В области внешней политики знаменем французских роялистов являлся легитимизм. После того как в 1818 году оккупационные войска государств Четверного союза ушли из пределов Франции, Людовик XVIII стал полноправным участником «Священного союза». Французское правительство до поры до времени играло роль младшего партнера держав-победительниц, но втайне мечтало о реванше. Для возрождения былого международного величия Франции Париж хотел бы разыграть испано-американскую карту.

Фердинанд VII, «трудный ребенок» монархической Европы, требовал постоянной заботы всех европейских дворов, отстаивавших «священные права» королей. Однако Тюильри претендовал на особую роль в этой коллективной опеке. Франция имела общую границу с Испанией, а венценосцы этих двух государств были связаны так называемым «фамильным пактом», ибо принадлежали к ветвям одного королевского дома Бурбонов. Париж, однако, не страдал бескорыстной преданностью легитимистским принципам. Творцы французской внешней политики надеялись получить в качестве платы за действенную поддержку Фердинанда VII что-либо из колониальных владений Испании, в частности испанскую часть острова Санто-Доминго. Но здесь им дорогу преграждали Англия, традиционный союзник мадридского двора, и Россия, чей голос в европейских делах после военной победы над Наполеоном значил очень много.