Дипломатия
Шрифт:
В третий раз на протяжении нынешнего столетия Америка подобным образом провозглашает свои намерения выстроить новый мировой порядок, применяя свои собственные ценности на всем мировом пространстве. И в третий раз Америка, похоже, возвышается над всей международной ареной. В 1918 году Вильсон своей тенью заслонил Парижскую мирную конференцию, где союзники слишком зависели от Америки, чтобы громко высказаться против. К концу второй мировой войны Франклин Делано Рузвельт и Трумэн, казалось, имели возможность перекроить весь глобус по американской модели.
Конец «холодной войны» породил еще большее искушение переделать мир по американскому образу и подобию. Вильсона ограничивал изоляционизм во внутренней политике, а Трумэн столкнулся со сталинским экспансионизмом. В мире
Как Буш, так и Клинтон говорили о новом мировом порядке, словно он находится за ближайшим углом. На деле он все еще проходит период вызревания, и окончательные его формы станут зримы лишь в пределах будущего столетия. Будучи частично продолжением прошлого, а частично беспрецедентным, новый мировой порядок, как и те, на чье место он приходит, должен возникнуть как ответ на три вопроса. Что является фундаментальными составляющими мирового порядка? Каковы способы их взаимодействия? Каковы цели, ради которых происходит подобное взаимодействие?
Международные системы живут, идя на риск. Каждый «мировой порядок» выражает стремление к постоянству; уже само это определение несет на себе печать вечности. И все же элементы, которые его составляют, находятся в непрерывном движении; действительно, с каждым столетием продолжительность существования международных систем уменьшается. Порядок, выросший из Вестфальского мира, продержался полтора столетия; международная система, созданная Венским конгрессом, прожила сто лет; международный порядок, характерный для «холодной войны», нашел свой конец через четыре десятилетия. (Версальское урегулирование никогда не функционировало как система, приемлемая для великих держав, и представляла собой немногим большее, чем просто перемирие между двумя мировыми войнами.) Никогда еще компоненты мирового порядка, их взаимодействие друг с другом, задачи, которые надо решить, не менялись столь быстро, не были столь глубоки или столь глобальны.
Как только составляющие международной системы меняют свой характер, неизбежно следует период потрясений. Тридцатилетняя война в значительной степени велась в связи с переходом от феодальных обществ, базировавшихся на традиции и претензии на универсальность, к современной государственной системе, опирающейся на raison d'etat. Войны времен Французской революции означали переход к государствам-нациям, определяемым наличием общего языка и культуры. Войны XX века были связаны с распадом империи Габсбургов и Оттоманской империи, вызовом, связанным с претензиями на господство в Европе и концом колониализма. В каждый из этих переходных периодов то, что ранее принималось как должное, вдруг становилось анахронизмом: многонациональные государства XIX века, колониализм XX.
Со времен Венского конгресса внешняя политика стала соотносить народы друг с другом — отсюда термин «международные отношения». В XIX веке появление хотя бы одной новой нации — такой, как объединенная Германия, — порождало десятилетия смуты. После окончания второй мировой войны появилось на свет почти сто наций, нередко имеющих существеннейшие отличия от европейских, исторически сложившихся государств-наций. Крах коммунизма в Советском Союзе и распад Югославии повлекли за собой возникновение еще порядка
Европейское государство XIX века имело в своей основе общность языка и культуры и, с учетом технологии того времени, стремилось оптимально возможным способом достичь безопасности, экономического роста и роста своего влияния на международные события. В мире по окончании «холодной войны» традиционные европейские государства-нации — страны, составлявшие «европейский концерт» вплоть до первой мировой войны, — не обладают ресурсами для того, чтобы играть глобальную роль. Консолидация в Европейский Союз предопределит их будущее влияние. Объединенная Европа продолжит свое существование как великая держава; разделенная же на национальные государства — сползет к уровню обладателя второстепенного статуса.
Частично потрясения, связанные с возникновением нового мирового порядка, проистекают из факта взаимодействия, по крайней мере, трех типов государств, зовущих себя «нациями», но обладающих, однако, слишком малым числом исторических атрибутов государства-нации. С одной стороны, это этнические осколки распавшихся империй типа государств — преемников Югославии или Советского Союза. Одержимые историческими обидами и вековым стремлением к самоутверждению, они в первую очередь стремятся взять верх в старинных этнических соперничествах. Цели международного порядка находятся за пределами их интересов, а часто и за пределами их воображения. Подобно мелким государствам, порожденным Тридцатилетней войной, они стремятся оградить свою независимость и увеличить собственную мощь, не принимая во внимание более космополитические соображения международно-политического порядка.
Кое-какие из постколониальных наций являются примером еще одного любопытного феномена. Ведь у многих из них нынешние границы есть административное порождение, явившееся на свет ради удобства империалистических держав. Французская Африка, обладавшая весьма протяженной береговой линией, была расчленена на семнадцать административных единиц, каждая из которых ныне превратилась в государство. Бельгийская "Африка, тогда именуемая Конго, а ныне Заиром, имела весьма узкий выход к морю, а потому управлялась, как единое целое, хотя и занимала территорию равную Западной Европе. При подобных обстоятельствах государство очень часто означает «армия», которая и становится единственным национальным институтом. Когда такого рода претензия не находит своего воплощения, последствием часто становится гражданская война. Если к таким нациям применять стандарты государственности XIX века или вильсоновские принципы самоопределения, неизбежностью станет радикальная и непредсказуемая переделка границ. Им придется выбирать между территориальным статус-кво и бесконечно жестоким гражданским конфликтом.
Наконец, существуют государства континентального типа, которые, возможно, явятся базовыми ячейками нового мирового порядка. Индийская нация, возникшая при британском колониальном правлении, многоязыка и многорелигиозна. Это, по сути, — множество национальностей. Поскольку она более чувствительно реагирует на религиозные и идеологические течения в соседних государствах, чем европейские нации XIX века, разграничительная линия между внутренней и внешней политикой у нее несколько иная и менее четкая. Соответственно, Китай является конгломератом различных языков, скрепляемых воедино общностью письменности, общностью культуры и общей историей. Такой могла бы стать Европа, если бы не религиозные войны XVII века, и такой она еще сможет стать, если Европейский Союз оправдает чаяния своих сторонников. Соответственно, обе сверхдержавы периода «холодной войны» никогда не были государствами-нациями в европейском смысле. Америка преуспела в создании четко отличимой национальной культуры на базе национального многоязычия; Советский Союз представлял собой империю, включавшую в себя множество национальностей. Его преемники, особенно на момент написания этой книги, Российская Федерация, раздираемы между дезинтеграцией и деимпериализацией точно так же, как это было с империей Габсбургов и Оттоманской империей в XIX веке.