Дипломаты
Шрифт:
А потом далеко в стороне, на откосе, показался Владимир Ильич и, поотстав от него, сын хозяйки. Ленин что-то рассказывал спутнику, очень смешно жестикулируя удилищем и ведерком с рыбой. А мальчик старался идти с Лениным в ногу, нарочито увеличивая шаг, и когда это не удавалось, переходил на быстрый шаг и, перегнав Ленина, некоторое время шел спиной вперед.
– Владимир Ильич, – сказал Петр, глядя в окно.
– Володя, – отозвалась Надежда Константиновна.
Он вошел в дом шумно-хлопотливый, веселый и, поставив ведерко с рыбой на табурет, спросил:
– Нет, скажите, вы в морской рыбе смыслите? Вот эта, с бакенбардами,
Он стоял перед Петром воинственно-настороженный, крепко сбитый, подобранный, весь точно на тугих пружинах.
А Петр думал: «Если дойдет до рукопашной, хорошо иметь его рядом».
Потом они сидели с Владимиром Ильичем на краю сада, смотрели на вечернее море и пили чай. Море было спокойно-дымным. Оно было близко, но не давало свежести. И все-таки было приятно чувствовать море подле, большое, торжественно-сильное.
– А я давно о вас наслышан, – говорил Владимир Ильич, глядя на Петра. – Знаю: есть в партии такой человек… Нет, не скороход и не хозяин новостей, а гонец, скажу даже, гонец революции. Шагнул – прошел державу, еще раз шагнул – хребет остался позади, еще шаг – море. И ничто не может встать на пути. Есть, говорят, в партии такой человек.
Петр потер ладонью щеку.
– Не один, Владимир Ильич.
– Я говорю об одном, – сказал он.
Прошла светловолосая женщина. Она увидела Петра и поклонилась: вскинув голову и смешно закрыв глаза, сдула с глаз прядь выгоревших волос, в обеих руках у нее были корзины, она шла в сад. Петр слышал, как в саду зашумела листва. Он поднял глаза и увидел женщину. Ветви ласково обтекали руки женщины, и легкий стук падающих плодов сопровождал каждое движение. Эти звуки были почти музыкальны, в них и стремительность, и ловкость, и ликующая полнота жизни. А потом женщина вновь прошла мимо и так несла округлые плечи, будто красота и молодость были властны над землей и морем. И Петр вдруг поймал себя на мысли, что смотрит на каменистую тропку, теперь уже пустую, по которой прошла женщина. Петр оглянулся и увидел, что Ленин тоже смотрит на тропу и в глазах, чуть-чуть весело-иронических, и светлое раздумье и радость. И Петр подумал: наверно, и он видел, как женщина прошла в сад и отвела русую прядь, упавшую на глаза, с какой жадной охотой работала, как возвращалась из сада, запрокинув голову, гордясь строптивой прелестью своей. Он все видел, и это хранили сейчас его глаза.
А потом втроем они пошли на станцию. Солнце уже село, но дорога вдоль моря была видна из конца в конец, и там, где она взбиралась на холм, выгибая спину, и там, где стлалась долиной. Когда кончился подъем и они взошли на гору, Ленин вдруг вытянул руку.
– Видите? Выше, выше… рядом с облаком! Смотрите на мою руку – голуби! Ах, какие птицы! Это голуби соседа, он пустил их еще вчера вечером. Представляете, всю ночь где-то там, между землей и звездами! – Он стоял посреди дороги, счастливый тем, что способен ощущать значимость этой минуты. – Нет, только представьте, – еще долго не мог успокоиться он, – какая птица! Голубя увозят за море, там он не был отродясь, и
Петр молчал. Он узнал об этом человеке нечто такое, чего не знал прежде.
А потом стояли на платформе, как всегда, казалось, что через минуту поезд тронется и не будет сказано многое из того, что следовало сказать. Петр молчал и смотрел из окна, улыбаясь. Нет, в облике Ленина не было ни торжественного, ни тем более величественного. Перед окном стоял человек в пыльных башмаках (они долго шли по этой дороге вдоль моря), с ивовой палкой в руках. Его шляпа была чуть-чуть сдвинута, а лицо раскраснелось от неумолимого здешнего солнца. И Надежда Константиновна рядом; в полотняном платье и белой панаме. Они молчали, однако Петру казалось, что и в молчании, как теперь, они ему необходимы. А потом они подняли руки, все так же улыбаясь, и платформа вдруг сдвинулась с места и побежала назад.
Петр подумал: «Почему все-таки я представлял его не таким? Не идол, слепленный по образу и подобию всевышнего, а человек живой крови. „Смотрите на мою руку – голуби!.. – Что-то происходит в маленьком мозгу непознанное, какой-то гениальный фокус природы“. И глаза, когда женщина шла из сада, – и она для него чудо природы. Нет, он действительно другой – сколько будешь думать, не выдумаешь такого. Прекрасен человек, а не легенда о нем. Прекрасен человек…»
52
Трамвай продолжал лететь, рассыпая жесткий звон. На новом повороте юноша в шинели забеспокоился.
– Я пошел, – сказал он и засунул газеты за ремень.
– Иди, у тебя ног много, – сказал солдат и постучал деревянной култышкой.
Юноша вытянул руки и ринулся в темноту.
Петр последовал за ним.
– Германцы идут на Питер! – подал голос юноша где-то справа. – Ни войны, ни мира!
Петр остановился: в соседстве этих фраз Петру почудилось нечто тревожное. И казалось непонятным, что снег падает так спокойно-торжественно и кротко светят огни Смольного. Хотелось взломать тишину сигналом такой тревоги, чтобы черти взвыли.
В смольнинской комнате Чичерина, большой и пустынной, был обжит один угол: там стоял небольшой стол и железная койка.
– Как… город? – поднял глаза Георгий Васильевич.
Петр положил на стол газету.
– Все новости здесь, – сказал он.
Чичерин погрузился в чтение. Только сейчас Петр увидел стакан недопитого чая на столе, складной нож Чичерина, кусок сахара на чистом листе бумаги. «Однако Чичерин уже рад-бил холостяцкий бивак», – подумал Петр. А Чичерин одолел газету, неловко сложил (в нетвердых руках газета гремела, точно лист железа), замер, – даже темные зрачки на миг остановились.
– А как здесь? – спросил Петр, имея в виду Смольный.
Чичерин улыбнулся – Петр угадал его мысли.
– Трудно.
В соседней комнате бешено вертелась ручка телефонного аппарата.
– Какой же госпиталь без бинтов? – вопрошал женский голос. – Бинты… Бинты
Чичерин указал глазами на стену:
– Департамент Подвойского. Вот так круглые сутки: бинты, снаряды. Потом опять бинты.
– Здесь как? – повторил вопрос Петр.
Чичерин развернул и вновь свернул газету – этот жест был необходим, чтобы возобновить прерванный разговор.