Директива Джэнсона
Шрифт:
Как и предполагал Джэнсон, эта высокомерная отповедь дошла до слуха горбатого венгра. Тот сразу же нахохлился, оскорбленный подобным недоверием. Ненадежный? Незнакомый? Шандор Лакатош слишком мелкая сошка, чтобы удовлетворить запросы этого Адама Курцвейла, таинственного посредника? К ярости примешивался трезвый расчет. Если оставить без ответа подобный выпад, это повредит его бизнесу. А нет более эффективного способа смыть с себя клевету, чем нанести удар по ее источнику.
Но кто такой этот Курцвейл? Канадский инвестор говорил очень уклончиво, судя по всему, не желая выдавать
– Я только могу сказать, что это наш очень хороший клиент.
Через несколько часов сотовый телефон Джэнсона начал звонить не переставая: со всех сторон обрушились самые положительные рекомендации, характеризующие венгра с самой лучшей стороны. Несомненно, Лакатош мобилизовал все свои силы. Что ж, уступил канадец, Курцвейл будет проездом в Мишколче, неподалеку от дома Лакатоша. Возможно, его удастся уговорить встретиться. Но все должны понять: Курцвейл человек очень осторожный. Если он откажется, никто не должен обижаться.
Несмотря на изображенное в тактических целях нежелание идти на контакт с Лакатошем, стремление Джэнсона встретиться с венгром граничило с отчаянием. Ибо он понимал, что единственный надежный способ выйти на старинных затаившихся врагов Петера Новака – это познакомиться с венгерским торговцем смертью.
Заранее устроившись в кожаном кресле с высокой спинкой в вестибюле отеля, Джэнсон дождался появления Лакатоша и умышленно задержался еще на десять минут. Подходя к столику в углу, он сохранил милую развязность. К его изумлению, Лакатош вскочил и обнял его.
– Наконец-то мы встретились! – воскликнул венгр. – Я так рад!
Он прижался щуплой грудью к Джэнсону, воодушевленно хлопая его пухлыми руками по спине и плечам. На самом деле это бурное проявление чувств было неприкрытым поверхностным досмотром: кобура с пистолетом не укрылась бы ни под мышкой, ни на спине, ни на поясе.
Они сели за столик, и Лакатош принялся бесцеремонно разглядывать своего гостя; алчность смешивалась в нем с изрядной долей недоверия. Торговец оружием знал, что некоторые перспективы слишком хороши, чтобы быть правдой. Необходимо различать сочный фрукт от отравленной приманки.
– Libamaj roston, жареная гусиная печень, очень хороша. Как и brassoi aprepecsenye – тушенная по-особому свинина. – Лакатош говорил запыхавшимся голосом, с присвистом.
– Лично я предпочитаю bakanai sertehus, – ответил Джэнсон.
Венгр помолчал.
– Похоже, вы знакомы с Венгрией, – наконец сказал он. – Мне сказали, вам приходится разъезжать по всему свету, мистер Курцвейл.
– Если вам рассказали обо мне что-то, вам рассказали уже слишком много, – сказал Джэнсон, и прозвучавшая в его голосе сталь никак не вязалась с любезной улыбкой.
– Вы должны меня простить, мистер Курцвейл. Однако, как вы понимаете, наш бизнес основан целиком на доверии. Вместо контрактов и договоров – рукопожатие и репутация. Все по старинке. Мой отец торговал маслом и яйцами, и в течение нескольких десятилетий его маленькие белые грузовички разъезжали по Земплену. Он начал еще в тридцатые, а когда к власти пришли коммунисты, отец решил, что лучше доверить
– И часто вас пытаются провести?
Лакатош усмехнулся, демонстрируя фарфоровые зубы, неестественно белые и ровные.
– Глупцов очень мало, – ответил он. – Все понимают, насколько это опасно.
В его голосе сквозь уважение к себе прозвучала угроза.
– Никому не пошла на пользу недооценка венгерского народа, – серьезно заметил Джэнсон. – С другой стороны, немногие из нас делают вид, что понимают ваши язык и культуру.
– Мадьярская непроницаемость. Она сослужила нашей стране добрую службу, когда нас пытались покорить. Правда, случалось, что от нее были одни беды. Но, полагаю, мы, все те, кто действует в условиях, скажем так, повышенной осторожности, ценим ее по достоинству.
К столику подошел официант с картой вин.
– Бутылку «Марго» урожая девяносто восьмого года, – сказал Лакатош. Он повернулся к Курцвейлу. – Это молодое вино, но очень бодрящее. Впрочем, быть может, вы хотите попробовать местный сорт – «Бычью кровь». Правда, оно на любителя.
– Знаете, пожалуй, я попробую.
Лакатош поманил официанта жирным пальцем.
– Принесите-ка лучше бутылку «Эгри бикавер», урожая восемьдесят второго года. – Он снова повернулся к своему собеседнику. – Ну а теперь скажите, как вы нашли Венгрию?
– Замечательная страна, подарившая миру многих замечательных людей. Лауреатов Нобелевской премии, кинорежиссеров, математиков, физиков, музыкантов, режиссеров, писателей. Однако один увенчанный лаврами сын Венгрии – как бы повежливее выразиться? – доставляет беспокойство моим клиентам.
Лакатош пристально посмотрел на Джэнсона.
– Вы меня интригуете.
– Как говорится, свобода одного человека оборачивается для другого тиранией. И фонд свободы может оказаться фундаментом тирании.
Он умолк, убеждаясь, что до венгра дошел смысл его слов.
– Как любопытно, – наконец сказал Лакатош, сглотнув комок в горле.
Он потянулся к стакану воды.
Джэнсон с трудом подавил зевок.
– Прошу прощения, – смущенно пробормотал он. – Перелет из Куала-Лумпура очень утомителен, с какими бы удобствами он ни совершался.
На самом деле семичасовую дорогу от Милана до Эгера в тесноте кузова трясущегося трейлера, набитого говяжьими тушами, нельзя было назвать ни уютной, ни спокойной. Пока Джэнсон встречается с торговцем оружием, Джесси Кинкейд с помощью фальшивого паспорта и кредитной карточки попытается взять напрокат новую машину и тщательно спланировать дорогу на завтра. Джэнсон надеялся, что ей удастся хоть немного отдохнуть.